Шестой моряк

   Физики и лирики, кошки и собаки. Мудрые астрономы, мужественные астронавты и наглые астрологи. Ну, и, увы — прекрасные астронотусы. Православные и левопозорные. Мормоны и буддисты, сайентологи и сатанисты, атеисты и фундаменталисты, адвентисты седьмого дня, управители восьмого дома, ревнители девятого ава, люди десятого часа, выжившие одиннадцатого сентября. Дельфины и акулы, слоны и свиньи. Моржи и устрицы. Готы и  эмо. Гамадрилы, готтентоты, крокодилы,  бегемоты, обезьяны, кашалоты и эму. Скинхеды и гопники, фэны и фанаты. Рокеры и рэпперы, байкеры и брейкеры, ламеры и хакеры, брокеры и аудиторы, ритейлеры и мерчендайзеры, копирайтеры и дизайнеры. Народные избранники, крепкие хозяйственники и эффективные управленцы. Парламентские большинства и оппозиционные фракции. Пламенные  патриоты  и  безродные космополиты. Конформисты и фрондеры, лоялисты и диссиденты, правозащитники  и леворукие. Либеральные демократы и конституционные монархисты. Колумнисты, стрингеры и ньюсмейкеры. Звонкоголосые певички и мужественные танцоры. Суперстары и старлетки. Лолиты  и нимфетки. Светские львицы, колл-герлз, проститутки, а также гетеры, гейши, путаны и иные прочие бляди. Отчаянные домохозяйки, соломенные вдовы, бизнес-леди, синие чулки, белые колготки, гламурные блондинки, кисейные барышни,  тургеневские девушки, суфражистки  и феминистки всех степеней фригидности. Ягуары, кугуары, казуары, кальмары и кукабарры (за кальмаров не поручусь: твари хитрые, могли отсидеться на глубине). Топменеджеры и топ-модели. Политическая элита и хавающее быдло. Гордость нации и позор семьи. Белые киты, розовые фламинго и черные мамбы. Народные целители и гомеопаты, парапсихологи, экстрасенсы и ясновидящие, магистры черной, белой и оранжевой в крапинку магий, доктора эзотерики и академики биоэнергетики. Гринкиперы, титестеры и примкнувшие к ним сомелье. Чтобы уж до кучи —  визажисты, стилисты и галеристы.  И повсюду без лубриканта влезшие педерасты.

   Они все ушли.

   Человечество приливной волной накатило на этот мир и схлынуло, оставив после себя одну лишь грязную пену.

   Так у них толком ничего и не состоялось. Не долетели до звезд, не выстроили общество всеобщего благоденствия — да особенно и не стремились...  не придумали себе сколько-нибудь разумного смысла жизни. Не учились на ошибках — ни на своих, ни на чужих. Словно бы поставили себе цель оправдать печальную шутку, что-де история учит тому, что история ничему не учит. И снова ошибались, ошибались... Отжили назначенный срок наспех, дурно и впустую. Отплясали свое, весело и бессмысленно, как поденки.

   И пропали ни за грош. Стыдно сказать — от вируса. Тоже мне — погибель! Плюнуть и растереть...

   А я все еще жив. И буду жить, пока жив последний человек. Таково мое Веление, и его никто не  отменял.

   Собственно, на этом свете меня удерживают всего трое.

   Ветхий старик-шаман в заснеженной тундре, который денно и нощно без устали долбит в бубен  и честит во все корки  духов предков. Он настолько обкурен, что волновая депрессия отскакивает от мозгов,  как теннисный мячик от бетонной стены. Суть его претензий к духам можно выразить фразой: вы что же, суки позорные, тут  устроили?!

   Русский космонавт на  всеми забытой орбитальной станции. Его коллеги не  сдюжили и теперь  коротают время в морозильной камере, с головами упакованные в спальные мешки. А он ничего, пока держится. Хотя водки у него не больше четверти фляжки.

   И молодой коматозник в отдельной палате «Клиник де Женолье». Мозг необратимо поврежден, началась подготовка к отключению аппарата жизнеобеспечения, и уже решено было, какой орган-трансплантат кому достанется... но всем в одночасье вдруг стало не до медицины.

   Лично я ставлю на коматозника.

   Журналы либо сгорают в единый миг,  либо не горят вовсе, лишь коптя, плавясь и воняя химией.  Книги  занимаются плохо, зато, разгоревшись, дают много света и тепла. Это как раз то, что мне сейчас нужнее всего. Силурск захвачен зимой. С начала ноября на город упали жестокие морозы, и до сих пор — а год уже заканчивается — ни разу температура не поднималась выше двадцати градусов. Холод доделал всю работу, и  теперь в  этих краях, на сотни и сотни километров в любом  направлении, нет ни единой живой души. Лучше не думать, что здесь  начнется по весне, когда  все вытает из-под снега и станет разлагаться. Одна надежда, что и я к тому времени уже умру. В моем, разумеется, понимании смерти... Не хотелось бы тащиться через весь этот могильник к Женевскому озеру, чтобы отключить коматозника. Переться  в Сибирь и разбираться с шаманом я хочу еще меньше.