Шестой остров

с превеликим шумом ударяли золотыми слитками один о другой и погружали руки по локоть в драгоценности ларца; а когда мы к вечеру возвратились на наш остров, я приказал выгрузить сокровища на пляж, чтобы показать их англичанам, — испанцы это сделали, обвязав сундуки пеньковыми канатами и перевезя их по одному в шлюпках. И тут же, немедля, я распорядился открыть сундуки и ларец — у обоих англичан глаза на лоб полезли от жадности и муки, ибо за всю их пиратскую жизнь им ни разу не доставалась подобная добыча, хозяевами коей были ныне их пленники и я, которого они почитали мертвым. А испанцы стали надевать на себя ожерелья и перстни и насмехаться над англичанами, потом один из них преклонил колени, благодаря небеса за встречу с нами, и его примеру последовали четверо остальных. Погода стояла прекрасная, и я решил, что мы здесь проведем ночь, а выгрузить сокровище мне надо было отчасти ради того, чтобы поиздеваться над англичанами, но также затем, чтобы каким-нибудь внезапно налетевшим шквалом фрегат с сундуками не унесло в море, — ваша милость ведь знает, сколь изменчива погода в этих широтах, и, бывает, после мертвого штиля вдруг разражаются ужасные ураганы. А, как уже говорилось, искать укрытой стоянки в бухте Папайяля было бы тоже неразумно, ибо мы опасались, что там еще мог остаться кто-то из англичан.

На заре следующего дня, посовещавшись с Пам-беле с глазу на глаз, оба мы пришли к мнению, что надобно решиться на риск и плыть прямо в Ла-Абану. У нас не было иного выхода, как довериться испанцам, которые до сих пор выказали себя людьми вполне порядочными. Я был убежден, что меня никто теперь не узнает — без зубов и без языка, с большой плешью, свихнутой челюстью и безобразящими лицо шрамами (один был от камня, угодившего мне в щеку в Мехико, из-за чего у меня вместо правой скулы была вмятина, другой — от мушкетной пули, пробившей лоб над левым глазом), вдобавок я стал сутуловат и умел притвориться хромым.

Я бы мог выдумать, будто приехал с Филиппин, прослужив много лет в войсках Его Величества, и это дало бы мне повод порассчазывать о жизни на Востоке, о коей я знал немало. Я бы сообщил, что участвовал

в битве у Малакки и несколько лет провел в плену у голландцев, а потом, дескать, приехал в Мехико и в Тьерра-Фирме, а когда возвращался в Испанию на одном корабле с пятью испанцами, мы подверглись нападению пиратов, у коих мне тоже довелось пробыть в плену несколько месяцев, испытать немало мучений и лишиться языка. Я нисколько не сомневался, что испанцы в благодарность за обещанное им золото подтвердят мой вымысел — ведь вздумай они заартачиться, мне довольно было бы объявить властям, что сундуки эти, исчезнувшие при крушении судна «Санта Маргарита», принадлежат испанской казне, что можно будет без труда доказать, и в таком случае все мы останемся с длиннющим носом; словом, и Памбеле и я располагали, что испанцы не будут столь глупы и не предадут нас, ибо золота, даже поделенного между ними пятью, им хватит с избытком на все нужды, и коль они привезут его в Испанию и отдадут в рост, ждет их там жизнь презавид-ная.

О своих собственных злоключениях испанцы могли бы поведать без стеснения всю правду, лишь добавив, что я тоже был с ними, и это послужило бы ручательством в правдивости моей выдуманной истории. Памбеле же пришлось бы о своих похождениях умолчать — хотя его хозяин Гонсалес Алькантара был уже мертв, чиновник, ведающий выморочным имуществом, мог принудить его работать в своем хозяйстве, потому нам было бы выгоднее заявить, будто я хозяин Памбеле и купил его в Тьерра-Фирме. Я решил не пользоваться для переговоров помощью Памбеле, а поручить самим испанцам поведать мою историю и историю негра, а ежели на Кубе потребуют от меня подробного отчета, представить его в письменном виде.

Обсудив сообща с негром этот план, мы изложили его испанцам, которые сочли его весьма разумным и надежным, однако потребовали, чтобы, кроме одного сундука с золотыми слитками, мы дали им половину Драгоценностей, содержавшихся в ларце; с гневом отверг я их требование, дав понять, что эти пол-ларца драгоценностей, которые они нагло вымогают, и еще впятеро больше — ничто в сравнении с полученной ими олагодаря нам свободой; все это было им очень горячо изложено устами Памбеле, испанцы как будто угомо-