Коля Уваров частенько любит напоминать нам, что инструкции пишутся кровью. И нарушать установленные правила могут только безответственные люди, штатские шпаки вроде меня. Коля опекает меня и заботится обо мне, как когда-то Генри Форд печалился о своем конвейере. В отличие от конвейера, в Колиных планах моя задача чисто транспортная: «Смирно! Шагом марш!». Впрочем, именно в этом заключалось и мое сходство с конвейером, а не с человеком, управляющим им. Эдакий грузовой лифт с функцией «экрана вслух». А я очередной раз отклонился от линии, самовольно занявшись Захаровым. Не дождался команды «Вольно, разойдись».
В больничку маршал попал под левым именем. Формально ему делали профилактику атеросклероза, а свое вмешательство мне удалось скрыть. Да, я частенько заглядывал в палату к больному поболтать, по легенде оказавшимся старинным приятелем. Тут все логично, полгорода со мной в знакомстве состоит. И многие знакомцы пребывают в таком состоянии, которое требует регулярного ремонта в стационаре. Для истопника и кухарки легенду вообще придумывать не пришлось, на старости лет прислуга частенько становится семьей.
Лечение прошло успешно, Коля Уваров ничего не узнал. И еще он не знал о моем намерении переправить Лизавету Авдееву к маршалу Захарову. Когда-нибудь узнает, конечно, такое в тайне не сохранишь. Но пока ничего не срослось, я решил помалкивать — будет день, и будет пища.
Все эти мысли промелькнули по краю сознания, пока я подносил трубку к уху.
— Михалыч, выручай, — трагическим голосом простонал Захаров.
Начало разговора мне не понравилось.
— Что случилось?
—Марфа Ивановна, кормилица моя, захворала сильно. Тошнота и тяжесть в животе. Полночи промаялась, под утро скорую вызвала.
— Так-так, — буркнул я. И подстегнул разговор: — Что врачи сказали?
— Оказалось, что острый панкреатит. Чего-то кольнули, таблетку дали, стало легче. Доктор велел в больничку идти, там, мол, помогут. А зачем нам в больничку? Тебя мы знаем, у тебя гарантия. Приходи, обедом накормлю. Борщ на косточке — пальчики оближешь!
— От борща отказываться грех, — в этом месте душой я не кривил. — Что сейчас Марфа?
— Лежать не может, в боку колет. На стуле скорчившись сидит.
— А Митрич?
— Крутится вокруг нее, как Отелло возле Дездемоны.
— Собрался душить, что ли?
Голос маршала потеплел:
— Старик Шекспир расписал длинную историю, но у нас пока первый акт пьесы — старшина только собрался ухаживать и охмурять. На войне эта история у них уже была, теперь повторяется вновь.
— Скрюченной женщиной овладеть легко, — предположил я. — Тем более повторно. А как сам, Матвей Васильевич?
— Терпимо, — не стал распространяться он.
Глядя на телефон, я задумался. Маршала Захарова мы починили капитально, в этом сомнений нет. А вот кухарку и истопника надо бы дернуть на повторный медосмотр и профилактику.
— Собирайтесь, скоро буду, — решил я. — Все трое, форма одежды — домашняя. И продуктов берите на три дня, если больничный супчик не по нраву.
— Михалыч, ты чего? — возмутился маршал. — «Эй, вы, трое, оба идите сюда»? Ага. У совещание в ЦК КПСС, пленум в Верховном Совете и еще меня куча дел!
Мне оставалось лишь вздохнуть. Можно подумать, у меня своих дел нет.
— Опять вы забыли о темпоральном парадоксе, Матвей Васильевич. Время — понятие относительное. А в нашем случае даже субъективное. Это здесь пройдет три дня, а вы вернетесь всего через пару минут.
— Ах да, — крякнул он. — Тогда берегись, Михалыч. Мы не закончили один важный разговор.
На это оставалось только хмыкнуть. Подумаешь, напугал кота котлетой! Если кто представляет реальную опасность, так это Лизавета Сергеевна, к которой я так и не дошел. Поэтому звонить ей не стал, наклацал на ходу сухое сообщение: «Буду через пару часов. Ожидайте. Привет из дальних лагерей, целую крепко. Крепко, твой Андрей».
Лысый доктор прижимал к груди огромный окорок, врученный Митричем в качестве взятки. Глаза его туманились, лаская взглядом копченое бедро вепря. Тем не менее, вещал он внятно, не заглядывая в историю болезни:
— Ну что я вам скажу, голубушка: панкреатит подтвердился. Так бывает, особенно после приема жирной и копченой пищи. Боль локализуется в подложечной области, с левой стороны живота, носит опоясывающий характер. Временами присоединяется рвота, не приносящая облегчения. Именно как у вас, верно?
Марфа кивнула. Боль и рвоту я снял сразу, еще на даче. И ауру подлатал, однако мрачные воспоминания женщины никуда не делись.
— А как мы себя чувствуем сейчас, голубушка?
— Лучше, — выдавила она.
— Надо полагать, вчера была вечеринка? — доктор не спрашивал, он утверждал.
Марфа снова кивнула.
— И выпивали вы, Марфа Ивановна, чрезмерно… То есть на протяжении всего вечера? — в голосе доктора звучали укоризненные нотки.