Шестой прыжок с кульбитом

— Погодите, бабушка же в Хабаровске, — изумился Антон. — Бабушка там, а они здесь, в общаге живут.

— И что? — строго поджал губы Косач. — Что ты знаешь о порядках в еврейской семье? Ничего. А там царит скрытый матриархат. Вот решит бабушка, что дети должны с ней ехать — поедут как миленькие. Бегом побегут!

— Погодите, Яков Моисеевич, но ведь это всё домыслы, — растерянно пробормотал Антон. — Ничего такого барышни еще не решили, уж мне-то они точно сказали бы!

— Когда сбегут, поздно будет, — отрезал парторг. — Кто их по Германии искать будет? Ты, что ли? Так захочешь найти, а не сыщешь.

Тягостная тишина повисла в кабинете. Косач яростно строчил свои мысли, Антон впал в уныние, а я задумался, разглядывая парторга. Прикидывал, каким образом буду его кончать. Ломать ногу показалось слишком уж простым решением. В этом смысле полезно знать историю: однажды Геракл, пребывая в гневе алкогольного опьянения, разорвал пасть льву. После этого он отбил Венере обе руки, и только потом начал думать.

Может и мне отломать парторгу руки? Или все-таки пристрелить из травматического пистолета? Хм… Тут же в правую руку прыгнула верная «Оса», и образ благородного рыцаря показался мне завершенным. Нет человека — не проблемы, именно таким образом святая инквизиция изгоняла демонов. Антон недоуменно шикнул, выдав еще один мем: «Семен Семеныч»!

Мне пришлось с сожалением вспомнить, что рука эта не моя, а Антонова. И в ответственный момент она может дрогнуть. И вообще, не время и не место. После недолгих колебаний верная «Оса» отправилась обратно домой. Парторг этих манипуляций не заметил, потому что все действия проходил под столом.

А может, остановить время, и свернуть ему шею? Хотя тоже не вариант — бездыханное тело обнаружат. А потом пойдут вопросы к тем, кто видел парторга последний раз. А может, невзирая на мерзкую погоду, переправить Косача на берег Дона? Вот как он есть, в сереньком костюмчике. Пристрелить, сломать ногу, свернуть шею, и сбросить в прорубь.

После такой плохой кончины вряд ли он увидит райские кущи, где вдоль кисельных берегов текут реки щербета, а сорок девственниц готовы дать рахат-лукум. Но если парторг все-таки попадет на небеса, я найду эту гадюку и там. И утоплю в молочной реке, невзирая на сорок плачущих гурий.

Цепь стройных логических построений прервал Антон:

— Постой, Дед. Какие гурии? Разве Косач мусульманин?

— Хм, — задумался я. — Это вряд ли. У него марксизм висит меж ног дамокловым мечом.

— Чего?

— Это значит, что Косач исповедует светский гуманизм, причем в резкой форме.

— А это что за религия?

— Светский гуманизм — это мировоззрение безбожников в красивой обертке. На словах они допускают свободу вероисповедания, а на деле борются со всем сверхъестественным, а значит и с религией.

— Ладно, это всё теория, — вздохнул он. — Отложим теологический диспут. Что делать будем?

— С парторгом мы точно каши не сварим, — высказал я первый пункт гипотезы.

Антон согласился:

— Сломаем этого, принесут другого.

— Вот, — перешел я ко второму пункту. — Ставим его в игнор, и живем дальше.

— И?

— И решать будем с тем, кто решает, поскольку этому полковнику никто не пишет. Короче, забей. Есть у меня одна задумка. Время пока терпит.

Глава 40

Глава сороковая, где будущее, которое уже было, нам не нужно

Зимний вечер пах деревенской избой — стираным бельем, занесенным с мороза, дымком березовых поленьев, потрескивающих в русской печи, и жареной курочкой, шипящей на сковородке. Тропинка из домотканого половика, от сеней до стола, тоже имела место быть. За этим обеденным столом, что по традиции стоял посреди горницы, сидела моложавая женщина Лизавета Авдеева, генерал юстиции в отставке. Впрочем, об этом здесь никто пока не знал — ни про генерала юстиции, ни про отставку.

Двое немолодых мужчин украшали ее общество. С левой стороны восседал маршал Захаров, ныне Главный инспектор армии, а по сути, военный пенсионер, и справа — генерал-полковник Огарков, заместитель начальника Генерального штаба. Просторную горницу на даче Захарова, способную принять дюжину гостей, без напряга можно было назвать столовой. Тем не менее, все трое обедающих расположились тесно, сгруппировавшись за одним из торцов стола.

Пребывали они в гражданских одеяниях свободной формы, приближенной к домашней. Авдеева красовалась в красном спортивном костюме «Адидас», маршал Захаров в серой венгерской толстовке, а генерал Огарков накинул на плечи синюю олимпийку от мастеров спорта ГДР. Объединяла эти одежды одинаковая белая надпись «СССР» на спине.

Причиной спортивного вида троицы являлась лыжная прогулка, и она состоялась днем. Мороз и солнце, день чудесный, почему бы и нет? Конечно, после этого дама велела кобылку бурую запрячь, чтобы скользя по утреннему снегу, предаться бегу нетерпеливого коня. В лесах сквозь иней зеленела ель, и речка подо льдом блестела. Ну а далее по канону: веселым треском трещит затопленная печь, вся комната озарена янтарным блеском.