Шестьсот шестьдесят шестое правительство (СИ)

— Держи баул, — сказал Венька, когда они спустились во двор, и протянул Юре саквояж. — Немецкий, настоящая кожа. Свой выброси.

— А что, мой плохой, что ли? — спросил Юра, но саквояж взял.

— Видишь ли, Юра, — произнес вслед за этим Венька. — Дядя Володя умер. Остановишься у меня.

— Это, — сказал Юра, оторопев. — А вы кто?

— Друг семьи, — ответил Венька. — Квартира у меня будь здоров, денег куры не клюют. Познакомлю с Саматом Бекеновичем, он сейчас тоже у меня проживает. Лады? А Елену Карповну будешь навещать. Чего её стеснять-то?

— А что с дядей Володей? — сопнув, спросил Юра.

— Несчастный случай, — сказал Венька. — Излагай, за чем приехал.

Юра изложил.

Дядя Володя, войдя в положение живущей в провинции сестры, пообещал пристроить её сынка, Юрку то есть, в органы милиции. Там нынче мордовороты нужны. Харч, амуниция, неслабый заработок, общага обеспечены. Московская прописка, в дальнейшем комната в коммуналке, а-то и однокомнатная квартира. Не Бог весть, но по сравнению с Пермью рай. И вот надо же…

Бесхитростная, наивная провинция из Юрки так и перла. Юрку нужно было отёсывать. Таких Москва сжирала, а косточки выплевывала. Москва сейчас не та, в ней честному увальню, пусть он трижды силач, делать нечего.

— О милиции забудь, — посоветовал Венька. — Про милицию тебя Самат Бекенович просветит, он там свой. Не хочу, чтобы ты в жлоба превращался.

— Почему в жлоба? — недоверчиво сказал Юра. — Не все же там жлобы.

— Не все, — согласился Венька. — Но тьма возможностей, чтобы скурвиться. Я ведь, парень, сам недавно в личной охране служил. Менты передо мной по струнке ходили…

С Юриком хорошо было передвигаться по переполненному метро, он шел сквозь толпу, как горячий нож сквозь масло. Канули в Лету те времена, когда посадочные залы были пусты, теперь в Москву заработать жирный кусок стремились все, кому не лень.

В вагоне они перекинулись парой фраз и всё, праздных ушей было слишком много.

Потом они ехали в троллейбусе, Юрик глазел в окно на белокаменную, отрывать его не хотелось. Да и зачем? Будет еще время для разговоров.

Кстати, шмотки свои он переложил в Венькин саквояж, а баул выбросил и потом пару раз оглянулся на него, раздумывая: не вернуться ли? Хозяйственный парнишка…

«Интересно, что скажет Самат? — подумал Венька, когда они, войдя во двор, направились к четвертому подъезду. — Ушел один, а вернулся с вьюношей».

«Ауди», лаково поблескивая под солнцем, по-прежнему находилась на стоянке. Крутившийся у помойных баков барбос вдруг боком-боком подбежал к роскошной машине, задрал ногу и оросил колесо.

— А ну, кыш, — прикрикнул на него Венька.

— Ваша? — спросил Юра.

— Моя.

— Класс, — сказал Юра с восхищением.

Сидевший на скамейке у четвертого подъезда сутулый худой человек в великоватой ему, застегнутой до подбородка спортивной куртке, в черной бейсболке с длинным, закрывающим лицо козырьком, беспокойно задвигал худыми руками по лежащему на тощих коленях пластиковому пакету. Закашлялся, в горле его засипело, забулькало, вдруг прекратил перхать, успокоился.

Когда Венька с Юрой подошли ближе, он, продолжая сидеть, вытащил из пакета пистолет и наставил на Рапохина.

Боже, Венька узнал этого человека. Это был Лука Корнеевич Абрамов, правозащитник. Да нет, глупость, Лука Корнеевич убит. Господи, да это же Федор, Федор Абрамов. Что от него осталось? Этот дурак, не разобравшись, сейчас выстрелит.

Ситуация повторялась самым мистическим образом. Мало того, что Федор конституцией напоминал теперь отца, вновь Веньку и Абрамова разделяли полтора метра, а пистолет в руке Федора ходил ходуном. Тяжеловата была для него эта игрушка.

Венька прыгнул, стремясь выбить оружие. Тотчас грохнул выстрел, и в голове у Веньки тысячью огней вспыхнул ослепительный фейерверк. Вспыхнул и погас навеки.

Пуля попала ему в лоб.

Федор бессильно уронил пистолет, закашлялся — надрывно, задыхаясь. По лицу его текли слезы, правая щека дергалась.

— Мразь, — сквозь зубы сказал Юра и кулачищем своим, как гирей, двинул в острый подбородок Абрамова.

Тот, захлебнувшись, кувыркнулся в газон.

Юра опустился перед Венькой на колени. Сверху, дробно пересчитывая ступеньки, встревоженной наседкой скатывался Самат Елдынбаев, согласно запакованному в конверт завещанию теперь полноправный хозяин Венькиной квартиры.

Эпилог. Исход

На кладбище опечаленный Курепов сказал над гробом строгую скорбную речь, которая начиналась так: «Трагический случай вырвал из наших рядов молодого и талантливого человека, всеми нами глубоко уважаемого Вениамина Олеговича Рапохина…»

При этих словах Елена Карповна зарыдала в голос, Елдынбаев вынужден был отвести её подальше от могилы, к Юре.

Гыга услышал тайное, о чем в это время подумали пензяки, а именно: «Какому-то казаху квартиру просто так отдал. Своим пожалел, свиненыш». И другое услышал Гыга, что пошевелилось еще в двух-трех людских черепушках: «Ишь, б, явилась, не постыдилась» (это в адрес Елены Карповны), «Дома-то у жмура, поди, деньжищ невпроворот. Вот бы наведаться». Услышал и ощерился, довольный. Поле засевалось подходящим семенем.