Читаем Шествие динозавров полностью

Назвался груздем — полезай в кузов, Кострюков стал перебирать книги. Подшивка «Вокруг света» за 1929 год показалась ему самым подходящим.

— Ну что ж, пожалуй, верно, — согласился радист. — Скуку лучше всего разгоняют занимательные произведения. А здесь, кстати, есть «Подводные земледельцы» Александра Беляева. Если не читали, советую. Захватит так, что не заметите, как и время пройдет. А теперь извините, у меня скоро сеанс.

Кострюков вышел из рубки совершенно сбитый с толку. Он так и не понял, чего все-таки хотел радист. Шел, якобы, мимо, заглянул, пригласил к себе. Зачем? Для отвода глаз? Смотрите, мол, какой я честный и кристальный. Но для чего доказывать это ему, Кострюкову? Заподозрил? Вряд ли, прокола не было, Ну и что, что не было? Радиограмму с Диксона принимал радист, может, тогда и почуял, что пахнет жареным, и сейчас проверяет. Как не крути, а есть только два варианта: либо у радиста рыльце в пуху, либо он самый последний раздолбай, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца.

23

— Значит, впустил?

— Впустил, Василий Павлович. Хотя и вспомнил об инструкции.

— Чем же вы это объясняете?

— Одно из двух: либо ваш Виноградов слюнтяй и растяпа каких мало, либо он ведет очень хитрую игру.

— Но с какой целью? Зачем чуть ли не силой втаскивать постороннего человека в рубку?

— Может, для того, чтобы посмотреть, как этот посторонний будет вести себя.

— Основания, основания! Чтобы что-то проверить, сначала нужно в чем-то заподозрить.

— А если это так? С чего вдруг Виноградов оказался под дверью. Говорит, проходил мимо. Нет, Василий Павлович, здесь что-то не то. Допустим, проходил, но в рубку зачем же тащить? А затем, что какие-то намерения у Виноградова были. По-моему, он меня провоцировал, вот только на что?

— Словом, вы по-прежнему подозреваете Петра?

— А вы по-прежнему за него горой?

— Да. Но узел так или иначе надо разрубать. Мне эти сплошные подозрения, как кость в горле. Знаете что? Идемте сейчас же к Петру и все выясним на месте. Вы ищете рацию? Вот вместе и поищем. Если Петр и в самом деле в чем-то замешан, рация у него в комнате, негде ей больше быть. Радист почти никуда не выходит, разве что в гальюн, но не станет же он там прятать рацию! Короче, поднимайтесь и пошли.

— Минуточку, Василий Павлович. Выходит, придем и прямо с порога: а ну выкладывай рацию!

— А вы как думали? Или прикажете разводить дипломатию?

— А если я ошибаюсь, если Виноградов никакой не агент?

— Черт знает что! У вас семь пятниц на неделе: то вы меня прижимаете к стенке, а теперь отговариваете.

— Не отговариваю, а предупреждаю. А ну как останемся с носом? Что вы тогда Виноградову скажете? Извини, Петя, думал ты враг, а ты, оказывается, свой в доску? Да он после этого плевать будет на вас с высокой колокольни.

— Ах, Юрий Михайлович, Юрий Михайлович! Я же вам какой день твержу: не враг Петр, не враг. И авантюру эту затеваю не для себя. Как же мне по-другому разубедить вас? А что касается обид, ну этой самой колокольни, так это уж наше с Петром дело. Разберемся.

— Будь по-вашему, — согласился Кострюков. Говоря откровенно, ему очень хотелось посмотреть, как радист выкрутится из своего щекотливого положения.

24

Виноградов встретил их без всякого удивления. Пропустил в комнату, запер дверь на ключ. Спросил:

— Что-нибудь срочное? Я только что закрыл связь.

— Ничего срочного, Петр. Есть разговор. Садись, не стой столбом. Да и вы тоже садитесь, — повернулся Лаврентьев к Кострюкову. — А то стоите со своим гостем как на паперти.

Было видно, что начальник зимовки раздражен и с трудом сдерживает себя.

— Вот что, Петр, — начал Лаврентьев. — Видит Бог, не хотел я этого разговора, да ничего не попишешь, надо. Сейчас я тебе все объясню, а пока познакомься со старшим лейтенантом Кострюковым. — При этих словах Виноградов хотел что-то сказать, но Лаврентьев не дал ему раскрыть рта:

— Подожди! Сначала выслушай, говорить потом будешь. Так вот. У нас на станции враг, Петр. Да, да, враг. И старший лейтенант подозревает тебя. Отвечай, как на духу: зачем ты подслеживал за ним и для чего заманил человека в рубку?

Виноградов усмехнулся.

— Значит, я все-таки был прав, — скорее себе, чем Лаврентьеву, сказал он.

— В чем ты был прав? — нахмурился Лаврентьев.

— В том, что Юрий Михайлович, то бишь старший лейтенант, такой же охотовед, как я парикмахер.

Лаврентьев посмотрел на Кострюкова.

— Вы что-нибудь понимаете?

— Только одно: где-то я сплоховал. Так, Петр Николаевич?

— Так, — ответил Виноградов.

— Ты уж рассказывай все, нечего мякину жевать, — велел Лаврентьев.

— Да все просто, Василий. Помнишь, ты спросил у Юрия Михайловича, где он учился?

— Помню, ну и что?

— А то, что Лесная академия охотоведов не выпускает. Техническое это заведение, Вася. А охотоведов в пушных институтах готовят.

— Да откуда ты все знаешь? Мне и в голову никогда не приходило. Лесная — стало быть, лесничие, охотоведы, кто же еще?

Перейти на страницу:

Все книги серии Школа Ефремова

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза