Шествие динозавров

- Что ты намерен от меня услышать? - его лицо исказилось в гнусной ухмылке. - Я знаю, кто ты. Змиулан, новый императорский гузнолиз... Заклинаниями вас вызывают из праха, вы не люди. Как и мы. Глиняные ярмарочные куклы, которыми из-за ширмы вертят жрецы... Все зиждется на колдовстве, вся власть Луолруйгюнра, будь он проклят перед престолом Эрруйема... Я не родился вургром. Если хочешь знать, я прихожусь императору братом! Нашему отцу нравилось, когда женщины рожали от него. Он крыл подряд всех коров и ослиц империи, чтобы та знала его мужскую силу. Одна из ослиц родила меня. Но я не стал юруйагом... я скрылся. Мне нужен был Эйолияме, ни больше и ни меньше. Оставалась самая малость: отрезать голову Луолруйгюнру и швырнуть ее к ногам жрецов. И я почти сделал это! Но ниллган опередил меня... Я не был убит. Наоборот: погиб сам ниллган. Кто-то хотел, чтобы я достиг своей цели, да только не помог мне в последнюю минуту. Знать бы, кто... Он убил ниллгана, рассек его пополам, как тыкву. А я угодил в темницы Эйолудзугга. Лучше бы им растоптать меня, сжечь заживо, разрезать на кусочки!.. Они придумали лучше: они призвали из тьмы огромного вауу, и тот поцеловал меня в шею... - вургр ткнул грязным пальцем в "бабочку". - Но я не мертвец, как ты! Я человек, я такой же, как они... которые меня боятся, будто я бешеный уэггд... трусливые кувшины с говном... А я все помню, я думаю, я все тот же... но меня превратили в чудовище, и нет пути назад, впереди только смерть... потому что одна-единственная ночь, когда я не утолю свой голод, - и все!..

- Кто натравил на тебя вауу?

- Как кто?! - вургр захихикал. - Разве много в империи людей, способных заклинать этих гадин? Только один, Дзеолл Гуадз... Он же и вышвырнул меня в ночь, когда все свершилось.

- А император?

- При чем тут император! Он - дурак, дитя. Им вертят все, кому не лень. Такая же кукла, как и мы с тобой.

- Кто способен обращаться с императором, как с куклой?

- Если бы я знал! Я начал бы с него. Даже сейчас - сейчас было бы еще лучше. Выпил бы его... как флягу вина! Может быть, Дзеолл-Гуадз? Или тот, кто убил ниллгана?

Я сунул ему плошку. Он принял ее, словно снятую со взвода гранату. Нет, будет точнее сказать - как ядовитую змею.

- Зачем это? - спросил он. - Что ты затеваешь?

- Не твое дело, - сказал я и отвернулся.

За моей спиной вургр, чавкая и сопя, вылизывал мою кровь из плошки. Занятно: у многих народов поделиться кровью означало побрататься. Из Геродота: "Когда двое желают заключить договор о дружбе, то третий становится между ними и острым камнем делает надрез на ладони у большого пальца каждого участника договора. Затем, оторвав от их плащей по кусочку ткани, смачивает кровью и намазывает ею семь камней, лежащих между будущими союзниками. При этом он призывает Диониса и Уранию". Славный был обычай. Если бы Шеварднадзе, наложив визу на документ, сей же час подставлял большой палец, а рядом стоял бы уже наготове с острым камнем Перес де Куэльяр, поменьше бы, наверное, стало у нас корешков, жадных "на халяву" до нашего сырья... Но вот никто, кажется, до сей поры не исследовал гастрономического аспекта подобных обычаев.

Куда было приятнее смотреть на Оанууг.

Я снял с себя бронзовую басму с отчеканенным знаком императорской власти и протянул девушке. Та не пошевелилась. Тогда я своими руками надел басму ей на шею. Кожа Оанууг была прохладна и шелковиста. Мне нестерпимо захотелось прикоснуться к ней еще раз.

- Тебя никто не тронет, - сказал я. - Слышишь, никто.

- Дурак, - насмешливо сказал сзади вургр. - Одно слово - ниллган... Думаешь, ей это в радость?

14

Юруйаги, выстраиваясь возле императорского престола, поодиночке проходили мимо меня. Избегая встречаться глазами, тем не менее каждый считал своим долгом плюнуть мне под ноги. Это тоже была часть церемонии. Плюновение свершалось с исключительной аккуратностью, дабы ни в коем случае не задеть меня, не угодить ненароком на мои ступни либо даже одежды. Одно дело, когда харчок ложится в предельной близости ко мне: тогда это символизирует ни больше и ни меньше как крайнее презрение императорского рода к выскочке из преисподней, волею властелина извлеченному оттуда и занявшему никак ему не приличествующее место справа от престола. И совсем другое, когда слюна попадет в меня лично. Это смертельное оскорбление, обращенное против меня не как человека, а как воина. Юруйаги видели меня в деле. Они не знали, как далеко простирается мое долготерпение, и не хотели рисковать.