Шествие динозавров

— Всем ошибкам ошибка. Кошмарная, дикая… Мы только начинали темпоральные акции. Закончили испытания установки. Полюбовались на динозавров. Потом осторожненько, шажками, мало-помалу стали смещаться в исторические времена. Увидеть воочию становление человечества кто же откажется? И мы набрели на материк Опайлзигг, которого никогда не было ни на одной карте. Сделали космофотосъемку Земли в минус третьем тысячелетии и увидели, что есть такой материк, а на нем живут люди. Откуда они там взялись — Бог весть, мы еще не выясняли. Может быть, побочная ветвь протоиндов. Цивилизация, родоплеменная знать, рабовладельчество. Мы в изумлении кинулись искать, что с этим материком стряслось, почему его нет в наше время и даже во времена египетского Нового царства нет. Тут и стряслась беда.

Он выбирается из кресла и принимается нервно курсировать по спальне. Совершенно машинально я слежу за его маневрами, ни на миг не упуская из виду. Это в меня накрепко вдолблено. «Бди!» — требовал Козьма Прутков. «Лучше перебдеть, чем недобдеть!» — лозунг Советской власти. Что я как дипломированный императорский бодикипер и делаю.

— Наша темпоральная камера взорвалась, — отрывисто бросает Ратмир на бегу. — Мы отправили ее в минус тысяча девятьсот семнадцатый. Дату выбрали случайно, наобум. Из патриотических, например, соображений… А она грохнула. Какая-то неполадка в пространственно-временной развертке. Причин не доискаться — над регионом образовался темпоральный келоид, а когда он рассосется, никаких следов катастрофы уже с собаками не сыщешь.

— Хроносинкластическая инфандибула, — говорю я раздельно. Он в замешательстве тормозит, морщит лоб, пытаясь разгадать смысл тарабарщины. — Это не из ваших дурных учебников. Это из наших фантастических романов. Курт Воннегут. Может, слыхал?

— Немец?

— Американец.

— Ну, неважно… Кончилось тем, что взрывом этот загадочный материк был уничтожен.

У меня непроизвольно перехватывает горло.

— Как — уничтожен? Взрывом какой-то вшивой камеры?!

— А ты что думал! Это же темпоральная техника, пространственно-временные искажения, высвобождение скрытых сил самого Мироздания! Еще пустяком обошлось, а могли бы Евразию прихватить.

— Пустяком?. Ты сказал — пустяком?! Ни хера себе пустяк! Разнести вдребезги материк, спалить и утопить в океане целый народ… стереть в прах целую культуру, неповторимую — без малейшего следа… Прадедушка Сталин может гордиться своими правнучатами! И где же был процесс — в Нюрнберге? Или, пардон, в «Саратове-12»?!

— Не ори! — Ратмир подходит к распахнутому окну и зачем-то задергивает тяжелые шторы. Делается темно и жутко. — Какой процесс… кто узнает… Не было процесса. Я предупреждал тебя — это тайна. Никто не хотел развалить этот материк. Особенно те трое ребят, что погибли вместе с камерой. Это не преступление, не геноцид. Просто неудачный опыт, завершившийся роковой ошибкой. За что же судить? Да, последствия чудовищные. Что там Хиросима, что там Чернобыль… Ельники ваши… Но это случилось. Материк Опайлзигг канул в небытие. Рассыпался, сгорел, ушел на дно. И отправили его туда именно мы.

— Сколько там было народу? Мне интересно знать цену вашей ошибочки. Детей, женщин, здоровых головастых мужиков, способных строить дворцы, ковать мечи, выдумывать эпосы, продолжать свой род…

— Трудно сказать. Какие-нибудь небольшие миллионы…

— И ты после этого можешь с патетической дрожью в голосе вспоминать о троих засранцах в темпоральной камере?!

— Эти, как ты выразился, засранцы — мои ближайшие друзья. Я и сам мог оказаться в той камере. Должен был оказаться! Может быть, все обошлось бы… Ну, а ты с чего вдруг убиваешься о совершенно незнакомых тебе миллионах грязных, вонючих, полуголых дикарей? — он резко останавливается и начинает наступать на меня. Кулаки его сжаты, под загорелой шкурой вздуваются вены. Впечатляющее зрелище. — Да в твое время от дурных болезней за год вымирало больше народу, чем было тогда на всем материке! Что-то не видал я слез в твоих очах по этому поводу. А знаешь, сколько выкосил СПИД, прежде чем сам собой сошел на нет? Целое поколение! Страшные, инквизиторские меры, искусственный отбор, воскрешение пуританской морали — только так удалось погасить пандемию, какую вы даровали нам в наследство. Вкупе с выпотрошенными недрами, расшатанной экологией, изувеченной биосферой. Заблевали планету и кинули нам — разбирайтесь! У нас до сих пор каждый десятый ребенок по вашей милости идиот или урод, и мы вынуждены убивать его, потому что нет ни сил, ни средств на милосердие! У девяноста процентов мужиков подавленное либидо, зато те же девяносто процентов женщин — нимфоманки… Вот ты Нунку давеча оттрахал, так об этом уже весь институт знает, для девчонки это же как Нобелевская премия, ей завидуют! Если бы не особый режим в лаборатории, к тебе бы в окна лезли, да только нам воин-телохранитель нужен, а не замученный племенной жеребец! Тоже мне, учитель, моралист, папаша… говно…

— В огороде либидо, — бормочу я потерянно. — Будешь слушать дальше?

— Буду.