Шествие императрицы, или Ворота в Византию

— Попался мне старый старичина, девяноста трех лет, из здешних, — словоохотливо объяснял князь, видимо довольный интересом, — был он тогда вьюнош семнадцати годков и призван в казачье ополчение. На его глазах все и происходило. Что в младых летах человеку довелось пережить, то крепчайше в память врезалось. Хоть и напуган он был, а запомнил, где кто стоял, кто как двигался. Великое посрамление шведу было тогда. Карл с Мазепою бегом бежали к турку в объятия. Укрылись под стенами Бендерской крепости. Долго победоносный Карл не решался оттуда вылезть. Покамест турок войну не затеял да царя нашего чуть в полон не захватил: подвели Петра Алексеича союзнички. Кабы нас нынче тож не подвели, — закончил он и со значением глянул на государыню. Она поняла и промолчала.

«Военное счастье переменчиво, — думала она. — Эвон, великий Петр после Полтавской-то виктории спустя всего два года и в самом деле едва ноги унес от Прута. А все потому та жестокая конфузил вышла, что положился царь на посулы своих союзников. В решительный же момент они все в кусты убрались. Ныне мы на генеральный приступ уповаем, на конечную войну с турком. Ан все может повернуться не в ту сторону. Гладко выходит на таких вот маневрах, но война не игра….» Она окинула взором мощную фигуру Потемкина, обрядившегося в фельдмаршальский мундир, и успокоенно подумала: «С ним не страшно. От него веет уверенностью и силой. Он природный полководец».

И все-таки… Надо бы испросить у Якова Булгакова, как он оценивает воинскую силу турок. Сколько они выставят войска? Каков их флот, сколь сильна их артиллерия? Все это было известно в общих чертах и от Булгакова, и от конфидентов. Однако же сейчас, когда Россия приблизилась к войне чуть ли не на вершок, все должно знать в точности. Средства для сего есть.

Потемкин успокаивал: у турок-де нет регулярного войска, французы сколь ни тужатся, а привести его в регулярство не могут. Опять же минувшая война явила их немощность. Что там ни говори, а Петр Александрович Румянцев устроил им погромы под Журжей, при Рябой Могиле и Ларге. А чего стоила одна Кагульская битва. Она вошла во все учебники военного искусства. В самом деле: у Румянцева было 35 тысяч, а объединенные силы турок и крымских татар насчитывали 230 тысяч. И были разбиты в пух и прах!

И все-таки война уже дышала в самое лицо. И сколь ни храбриться, а все ж дотошное обозрение военной силы неутешительно. Казалось, отодвинуть бы неминучее бедство на год-другой, поправились бы, собрали бы кулак. Э-э-э, недаром говорят: перед смертью не надышишься. Как ни готовься к войне, а все едино многое упустишь.

Екатерина размышляла об этом по-женски, с благоразумием и предусмотрительностью — в отличие от мужиков, которые кидались в сечу без оглядки, очертя голову. Вдобавок природа наделила ее оптимизмом и веселостью. И, думая о грядущей войне, взвешивая все «за» и «против», она верила, что и на этот раз фортуна окажется на ее стороне. Ведь за все четверть века царствования счастье ей не изменяло. Она и взаправду родилась в сорочке.

Так должно быть и теперь. Она верила в свою звезду, и эту веру ничто не могло поколебать. И войско и флот под водительством Потемкина досягнут до Константинополя. Ему тоже все удавалось, он тоже счастливец. Солдаты в нем души не чают: эк он их облегчил! Стянул полки на юг — ближе к возможному театру войны, наполнил воинские склады и магазины. Все разумно, все предусмотрительно, без ее подсказки. Так бы и она поступила.

— Эх, кабы вот так, стройно да ладно, и турка побить, — вздохнула Екатерина.

— Не сомневайся, матушка, побьем, — уверил Потемкин. Он глядел победителем. — С нами Бог и крестная сила!

И она перестала сомневаться.

День выдался легкий и светлый. Солнце глядело сквозь облака, и жар его застревал в них. Крестьянское молоко было густым и пахучим. Все разнежились после увиденного, наступило время беспечного отдыха. Однако ж годовщина Полтавской баталии обязывала помянуть ее героев молитвою.

Преосвященный Амвросий, архиепископ Екатеринославский и Херсонеса Таврического — так он теперь именовался в духовной иерархии, — приступил к ее величеству с покорнейшею просьбою прибыть в Крестовоздвиженский монастырь, дабы отслужить молебен в память достославного события.

Ох и не хотелось двигаться — насидели место. Мягкая теплынь, духовитая роща, шелковая трава, радушные крестьяне-поселяне.

— Нет, делать нечего, придется раскатать обоз, — сказал Безбородко.

— Монастырь недалече, стоит ли? — отвечал преосвященный. — Достигнуть можно пешим хождением.

Сам же, однако, сел в коляску и покатил вперед. Яко хозяин и распорядитель.

Когда государыня со свитою прибыла к Святым воротам монастыря, ее уже встречал Амвросий с причтом.

— Гряди, владычица, — возгласил хор, — гряди, голубица!

Чинно и благолепно двигалась процессия. В храме струился ладанный дух и было прохладно. Началась долгая служба.