Шествие императрицы, или Ворота в Византию

— Ваше величество бабушка, а почему Киев — мать городов русских, когда он должен быть отец?

И опять Екатерина возвеселилась. В самом деле — почему? Она не сразу нашлась с ответом.

— Наверно, так писано в древних летописях, дети, — предположила она.

— А что было за порогами?

— А за порогами были новые города, которые построил князь Потемкин: Херсон, Екатеринослав, Николаев… А потом мы отправились в Тавриду. Мы двигались по следам Игоря, Олега, Святослава и Владимира.

— Как? Неужели они оставили там такие вздутые следы? — удивились оба.

— Вздутые! Ха-ха! Да, мои дорогие, они оставили именно-именно вздутые следы, но в истории российской. Я стояла среди руин древнегреческого города Херсонеса — Корсуня по-славянски. Там некогда был святой Владимир, великий князь Киевский. Он приплыл туда из-за моря, где был гостем в Царьграде, столице великой православной империи — Византии. Он привез оттуда веру в истинного Бога…

— Бабушка ваше величество, — перебил ее Саша, — это не он приплыл из-за моря, а его отец, князь Святослав. Тот, который прибил свой щит на вратах Царьграда, великий воин.

— Ах ты умник, исправил бабушку. Верно, не он приплыл, а его невеста, сестра византийского императора, Анна. Там, в Корсуни, он принял святое крещение. А затем крестил Киевскую Русь.

— И побросал идолов в Днепр! — воскликнул Костя. — И они поплыли в море!

— Верно! Раньше киевляне молились этим идолам — они пребывали в язычестве. А святой Владимир принес им истинную веру в единого Бога…

— И в Святую Троицу, в Иисуса Христа, — радостно объявил Костя. — Я все знаю. И молюсь тому же Богу, которому и святой Владимир молился.

— А почему он сразу отказался от старых богов? Мне это непонятно и никто так и не объяснил, — недоумевал Саша.

В самом деле, такой вопрос должен был возникнуть в детских головах. Взял и ни с того ни с сего побросал богов в Днепр.

Почему он решил, что новая вера лучше старой? Екатерина на мгновенье замялась.

— В Корсуни были тогда православные храмы, — наконец произнесла она, — и Владимиру пришелся по душе молитвенный обряд и лики святых. И тогда его невеста Анна сказала ему: «Если ты берешь меня в жены, то прими и мою веру. Иначе я не пойду за тебя. Так повелел мой брат, император Василий». Пришлось Владимиру согласиться. Священники ввели новобрачных в храм и свершили над ними обряд венчания.

— Идолы-то были деревянные и грубые. Только усы у них были позолоченные. — Костя был определенно горд своими познаниями.

— Ну конечно. — Екатерина потрепала его по щеке.

— Идолов было много, как у меня солдатиков. Но ведь и святых очень много. — Последние слова он произнес с недоумением. — Я всех и не упомню…

— Отец Николай говорил тебе, что святые — это люди благочестивого жития, — назидательно поправил его Саша, — совершившие подвиги во славу веры.

— Я тоже совершу подвиг, когда вырасту. И стану святой.

— Молодец, Костинька!

Екатерина окончательно развеселилась. Во все время шествия ей не удавалось так душевно веселиться, как сейчас, с внуками. «Отчего это, — думала она, — люди, вырастая, не могут сохранить непосредственность и чистоту детских лет? Куда все это девается? Неужто груз жизни непреодолимо давит и крутильная сила его такова, что искажает и портит натуру?» Вот ей удалось сохранить и пронести сквозь годы природную веселость. Другим и это не удается.

— А теперь, мальчики, давайте войдем в храм Божий. — И первой стала подниматься по ступенькам на гульбище.

Храм был светел и гулок, возносясь в немыслимую высоту, куда с трудом досягал взор. Их тотчас же охватило молитвенное благоговение. И захотелось затеплить свечи, и произнести какие-то особенные, идущие из глубин слова. Они были, разумеется, у каждого свои. У мальчиков бесхитростные, у Екатерины — политичные.

Она сказала с чувством:

— Давайте помолимся Николаю Угоднику — попросим его, чтобы он покровительством своим осенил наше воинство. И чтобы им удалось прибить российский щит на вратах Царьграда подобно нашему великому предку князю Святославу. Ибо город этот, святой для каждого православного, захватили нечестивые агаряне и надругались над святыми храмами, обратив их в свои капища. Ваша чистая молитва, мои дорогие мальчики, дойдет до наших небесных покровителей.

Они постояли возле царских врат, беззвучно шевеля тубами. А позади медленно копилась толпа, опознавшая государыню и ее внуков, великих князей. Шушуканье разрасталось, и Екатерина уже пожалела, что не успела распорядиться насчет охраны. Торжественность минуты была сломана.

«Не дадут ведь спокойно покинуть храм, — подумала она. — И откуда здесь народ взялся? Просила ведь оградить сие место от постороннего люда. Чего доброго, начнут в ноги кидаться, одежды лобызать. Любовь простонародья обременительна».

Именно этой обременительной любви она и опасалась более всего. Она была связана с нечистым дыханием, с фанатическим блеском в глазах, с кликушечьими вскриками. Несколько раз Екатерине пришлось столкнуться с ее проявлениями, и она сохранила о них тягостные воспоминания.