Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Видали ли когда способ действия более варварский, более достойный турок, как тот, чтобы начинать с наказания, а затем производить следствие? Найдя человека виновным, что вы сделаете? Он уже наказан. Пожелаете ли вы быть жестокими, чтобы наказать его дважды? А если он невинен, чем исправите вы несправедливость, что его арестовали, лишили всякой чести?.. Если бы со мною случилось такое несчастие, я пожертвовала бы своим стыдом, я исправила бы… зло, которое я бы сделала…

Екатерина II

Голоса

…Вот уже три дня, как мы плывем на веслах по Борисфену: все, слава Богу, здоровы. Нового ничего не могу вам сказать, кроме того, что изо всех моих плаваний это самое затруднительное, потому что река так извилиста, на ней столько островов и островков, столько мелей, что до сих пор мы вовсе не поднимали парусов… Теперь мы плывем меж двух берегов, из которых один принадлежит Польше; этот очень горист, русский совершенно низменен…

Екатерина — Гримму

Хорошо видеть сии места своими глазами; нам сказали, что наедем на жары, несносные человечеству, а мы наехали на воздух теплый и ветр свежий, весьма приятный и самый весенний; степь, правда что, безлесная, но слой земли самый лучший и такой, что без многого труда все на свете произведет…

Екатерина — Еропкину и Салтыкову

1 мая узнала я на своей галере, что граф Фалькенштейн скачет во весь опор ко мне навстречу. Тотчас и я вышла на берег, чтоб со своей стороны поскакать навстречу ему. И вот мы оба так хорошо скакали, что встретились средь поля нос к носу. Первое слово, им сказанное: «Вот теперь все политики одурачены и никто не видит нашего свидания».

Он был со своим послом (Кобенцлем), а я с принцем де Линем, Красным Кафтаном (Мамоновым) и графиней Браницкой. Величества сели в одну карету и проскакали 30 верст до Кайдаков.

Пока мы рыскали по полю, мы рассчитывали — один из нас (Иосиф) — на мой обед, а другая — на обед князя Потемкина, который… чтобы выиграть время, постился, и хотя мы нашли его вернувшимся из своей экспедиции, но обеда не было. Однако же нужда изобретательна: князь Потемкин вздумал сам обратиться в повара, принц Нассау в поваренка, великий гетман Браницкий в пирожника. И вот с самого коронования обоих величеств они еще никогда не были так почетно и вместе с тем так дурно угощаемы…

Екатерина — Гримму

По-видимому, Потемкин сумеет извлечь пользу из расположения к нему императрицы и сделается самым влиятельным лицом в России. Молодость, ум и положительность доставят ему такое значение, каким не пользовался даже Орлов… Граф Алексей Орлов намерен отправиться в Архипелаг раньше, чем предполагал… Потемкин никогда не жил между народа, а потому не станет искать в нем друзей для себя и не станет бражничать с солдатами. Он всегда вращался среди людей с положением; теперь, похоже, он собирается тесней сойтись с ними и составить свою партию из знати. Говорили, что он в конфликте с Румянцевым-Задунайским, но теперь мне стало доподлинно известно, что он дружен с ним и даже защищает его.

Прусский посланник Сольмс — королю Фридриху II

— Как вам наши виды?

— Бог мой, это очень величественно, — отвечал Иосиф, император Священной Римской империи германской нации, приехавший на свидание с Екатериной инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. — Однако должен заметить — и очень дико. Река стеснена скалами. Судоходство становится невозможным. Это не наш голубой Дунай…

— Увы, мы далее и не поплывем, — с видимым огорчением произнесла Екатерина. — Придется пылить в каретах до самого Херсона.

— Государыня-мать, казаки-запорожцы взялись провести суда, — вмешался Потемкин, чувствовавший себя в какой-то мере виноватым: ко всем прочим чудесам, явленным императрице и ее свите в его удельном княжестве, так и не удалось прибавить чистый фарватер. — Извели едва ли не тысячу пудов пороху, а скалы так и остались стоять нерушимо. И над ними словно их предводитель — Ненасытицкий порог.

Инцидент с неудавшимся обедом был заглажен. Свита графа Фалькенштейна оказалась на удивление мала: генерал и два дворецких. Сейчас они расположились в губернаторской усадьбе, возвышенной на крутом берегу. Отсюда открывался пленительный вид: голубая гладь Днепра, иссеченная порогами, вкруг которых бурлила и пенилась вода, вздымая кисею радужных брызг, лесистые островки, словно корабли, ставшие на вечный якорь, и корабли флотилии, как стая разноцветных заморских рыбин, приткнувшихся к берегу.