Шествие императрицы, или Ворота в Византию

В самом деле, плоды распорядительности светлейшего были налицо, и всяк мог убедиться, что некогда пустынные земли стали плодоносными, что огромные траты себя оправдали и у новоприобретенных областей открыто многообещающее будущее.

Впрочем, Потемкин не прислушивался к хуле. Он знал своих влиятельных недоброжелателей в лицо, и сего ему было достаточно. Газетная же мелочь с ее укусами не могла и вовсе досадить ему.

Он видел: государыня весьма довольна. Злопыхатели в невской столице унялись. Его управляющий Гарновский писал Попову:

«Со времени отъезда Ее Императорского Величества из Киева не только все неприязненные о его светлости слухи вдруг умолкли, но и все говорят о его светлости весьма одобрительно».

Кременчуг утопал в цветущих садах. Быть может, поэтому он так очаровывал государыню. Она казалась ублаготворенной, и с ее лица не сходила милостивая улыбка.

С весной все оттаяло: земля, трава, деревья, сам воздух и, конечно, чувства, чувства. Люди улыбались другу другу. Казалось, все худое, все, что досаждало и тревожило, растворилось в запахах весны, ушло и более не возвратится. Убогость обывательских жилищ задрапировали деревья, пышноцветущие кусты и цветы. Похоже, все помолодело и принарядилось. И глядело куда лучше, чем оно есть на самом деле.

— Ну, князь, порадовал ты меня, — обратилась к Потемкину Екатерина. — Неужто и далее так будет?

— Верь мне, матушка-государыня, далее будет лучше, — убежденно отвечал светлейший. — Там все обновлено и украшено в твою честь.

— Куда уж лучше. Кременчуг меня покорил. Жаль, что я его не знала — обосновалась бы тут. Киев что-то мне опостылел.

— Киев был зимний, а Кременчуг весенний, — резонно заметил Потемкин. — Зимой-то и тут все было оголено да неприглядно.

— Может быть, — нехотя согласилась Екатерина.

Все благоприятствовало плаванию. И даже когда галеру государыни ненароком притерло к берегу и все содрогнулось от толчка, происшествие это не омрачило настроения.

Храповицкий по долгу службы занес его на страницы путевого журнала, который каждодневно предъявлялся Екатерине. Прочитав эту запись, государыня велела вычернить ее, заметив при этом:

— Для того, чтобы не вышло пустых разглашений и толков. Люди горазды все истолковывать по-своему, в худую сторону. А нам это не надобно.

Наконец показался Екатеринослав, кому светлейший пророчил участь столицы всей Южной России. Втайне он полагал, что со временем сюда, в эти благословенные полуденные края, переместится и столица государства Российского, и хотел тому способствовать при жизни. Екатеринослав был его любимым детищем, хотя иной раз он склонялся в сторону Севастополя.

Было все то же, что и в Кременчуге: пальба из пушек, музыка и прочее шумство. На широкой набережной выстроился почетный караул, толпы обывателей подпирали его.

— Опять то же самое, — поморщилась Екатерина. — Я уж стала уставать от таковых сборищ, — обратилась она к Потемкину. — Ты бы, князь, поумерил восторги-то.

— Неможно, великая наша повелительница, — отвечал он торжественно. — Ибо народ стремится выразить свою любовь к тебе и свои верноподданные чувства. А этого никак не запретишь и не умеришь.

— Чай, из твоих рук все эти чувства пущены, — скептически заметила она. — Ну, давай показывай все тутошние чудеса.

Все чудеса не поспели. Все лихорадочно строилось. И как ни торопил светлейший, как ни давил на губернатора и подрядчиков, слишком грандиозно все было задумано, сил недоставало всю эту грандиозность воплотить.

Светлейший водил и показывал, где что будет. Где заложена музыкальная академия, где будет университет, где — духовная семинария, которую впоследствии преобразуют в академию…

— Эк, размахнулся, Григорий Александрович, — развеселилась Екатерина. — Покамест вижу я развороченную землю да великое множество камня, равно и столпотворение людское.

— Эх, государыня-мать, если Господь сподобит привести нас с тобою чрез десять лет, тут великий город встанет в твою честь и славу. А в возглавии его — собор кафедральный на аршинчик выше римского собора Святого Петра. Мне уж Иван Егорович Старов[41] проект его сочинил. Вот изволь взглянуть.

На большом листе, который по-щучьему велению тотчас поднесли пред очи государыни, был изображен в красках величественный храм, и в самом деле несколько напоминавший собор Святого Петра. Такой же парадный вход, наподобие греческих пропилей, величественная колоннада, пятиглавие с высоченным куполом центральной главы…

— Да, хорош, — одобрила Екатерина. — Сколь материалу, однако же, надобно.

— Будем живы, будет и материал, — отозвался Потемкин. — Сказывают, здесь крупное месторождение гранита есть. Розового. Мне образец доставили. И храм подымут розовый. Сделай милость, государыня-мать, положь первый камень в основание собора. И удостой своею особой освящение сего места.

Мигом доставили походную церковь. Архиепископ Арсений с причетом стал обходить размеченную площадь будущего собора. В руках его была кропительница. Он передал ее дьякону, бормоча слова молитвы.