Выйдя на площадку, щелкнул зажигалкой. Голубь обрадованно трепыхнулся на перилах. Непослушной рукой Край сунулся в карман, вытащил блокнот, раскрыл наудачу.
люблю люблю
ничего не понимаю себя не помню
никого не помню
разбиться в неслышные дребезги
хочется разбиться рассыпаться[1]
Край рванул исписанную мелким почерком страницу, скомкал и швырнул через перила. Выдернул следующую, добыл огонь, сплющив груди пластиковой блондинки. Поджег, не глядя. Пламя порхнуло вниз, как огромный оранжевый мотылек. Лизнуло ступени первого этажа, погасло. Край запустил еще одного. И еще. А говорят, рукописи не горят. Если бы мог, он бы поджег себя самого.
- Я не утонул, Катя.
Динго раскрыла рот и только беспомощно шевелила губами, будто вытащенная на берег рыба, - молила отпустить. Но Еретик не отпускал. Его слова безжалостно переворачивали ее реальность и формировали что-то новое, как клоун на утреннике складывает из шарика собачку со смешной пимпочкой на хвосте.
- Видишь, я помню твое имя, хотя ты почти забыла мое.
Она захрипела, пытаясь вернуть себе голос:
- К-как?...
Еретик пожал плечами:
- Чистое везение. Случайность. По дну проходило сильное течение, оно затянуло меня, а потом выбросило на поверхность у берега, в камышах. Рядом была песчаная отмель.
- Но... – Динго тряхнула головой, словно надеялась, что рассыпавшиеся мысли сложатся в разборчивую картинку, как в калейдоскопе, - почему мы тебя не увидели?
- Я же говорю, камыш. И потом, - голос Еретика зазвучал глухо, что-то мешало ему говорить, сжимая горло, - вы все смотрели назад, за корму лодки. Орали, собачились.
Между ними повисло холодное молчание.
- Почему ты ничего не сказал? – Динго чувствовала, что начинает верить в эту историю несмотря на всю ее чудовищную фантастичность, и испугалась своего нежелания верить, внутреннего желудочного порыва сохранить все, как есть.
Еретик фыркнул, качнул головой:
- Да я сначала вообще едва дышал. А потом, когда услышал, на что Олег вас подбивает... – он взмахнул руками, будто хотел оттолкнуть ночь. – Я решил затаиться до вечера. Пусть родаки бы начали меня искать, звонить по друзьям. Пусть эти так называемые друзья потряслись бы, пока их расспрашивали. Пусть пожили хотя бы один день в шкуре убийцы, почувствовали, каково... А тут я заявился бы домой, как ни в чем не бывало. Схлопотал бы от отца, конечно, но это ничто, по сравнению с удовольствием глянуть следующим утром в глаза этому козлу Олегу. Так я думал тогда.
- Это... Это жестоко, - прошептала Динго, смаргивая с век слезы, гуманно скрытые темнотой.
- А ваша «игра»?! Этот сговор... Не жестоко?! – Еретик придвинулся, наехал широкой грудью, заставляя вжаться в стену, вцепиться ногтями в бороздки между кирпичей. Не выдержав, Динго всхлипнула в голос, отвернулась, ловя слезы губами.
Его руки обняли, оторвали от каменной кладки, прижали к бухающему сердцу. Оно неслось ей навстречу, как локомотив, а она не могла увернуться, она лежала на рельсах, и его пальцы запутались в ее волосах.
Выше, выше. Его раскачивало от перил до стены, бросало по трапу в жестокий шторм. Да, штормило у него в душе, там торнадо кидался бумажными листьями и разрывал надвое священных коров. Он бежал за тенью птицы, и ноги заплетались в бесконечных ступенях, в восьмерках, повернутых вокруг единственного гвоздика. Огненные бабочки освещали путь короткими яркими жизнями, гораздо более красивыми, чем его собственная. Его годы рассыпались черным вонючим пеплом, который он всюду оставлял за собой.
Еще пара ступеней, пара сгоревших мотыльков, и над ним взошел голубой четырехугольник. Сначала Край подумал, что попал в кино на одну из картин студии Dream Works. Но светящийся экран оказался окном, а паренек, сидящий на подоконнике, болтая ногой – Шивой. Без удочки и в привычных темных очках.
- Луна, - заявил он вместо приветствия и стукнул пальцем по стеклу.
- А мне похрен, - выдавил Край и рухнул грудью на площадку. Ноги его скребли лестницу на расстоянии морских миль от головы, выхаркивающей выпитую этажами ниже воду.
- Ты не прав.
Шива не делал попыток поднять лежащего или помочь ему, и это как-то странно успокаивало. Край вывернул голову и увидел в боковой перспективе, что за плечами шестирукого выросли крылья, и подумал, что правильнее было бы называть его шестикрылым.
- Врата ждут тебя.
- Райские, что ли? – Край сплюнул горечью и приподнялся на руках, отползая от вонючей лужи. – А ты – архангел, охраняющий вход?
- Нет, - Шива покачал головой. В отражениях его очков уходило вверх две лестницы, исходящие из переносицы, и ответ прозвучал двусмысленно. – Я всего лишь проводник.
- Вергилий, - предположил Край.
- Сравнение мне льстит.
- Боюсь, я уже не смогу идти, - он оперся о стену, ощутив затылком ее крашеный холод. - Устал.
- Ничего, - Шива глянул в окно, снова заболтал ногой. – Мы подождем остальных здесь.
- Смерть – дело личное, - парень старался не смотреть на раскачивающийся ботинок, от которого у него начиналась морская болезнь. – И вообще, ты занял мое окно.