Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

У Дюма еще хватало сил смотреть в будущее, когда, с пером в руке или диктуя, он погружался в прошлое — недавнее прошлое, и вспоминал события, в которых он участвовал, будучи ребенком. Он начал роман «Гектор де Сент-Эрмин», не зная, что это — его последнее произведение.

Продолжение завтра или скоро (или никогда)

Если проследить регулярность публикаций отдельных глав романа, мы заметим, что первая часть, состоявшая из двадцати двух глав, выходила на страницах «Монитора» с 1 января по 9 февраля без перерывов. Продолжение выходило каждый день, кроме понедельника, когда газета печатала другой роман. По традиции «роман с продолжением» печатали в подвале на первой и второй страницах газеты (кроме 9 и 17 января), а с 21 января — только на первой, за исключением последней главы, которая снова заняла две страницы.

Второй том (или вторая часть первого, как было указано в газете по окончании публикации), состоявший из двадцати шести глав, выходил далеко не так регулярно. Сделав традиционный перерыв в несколько дней, его начали печатать 16 февраля, и до 23 числа того же месяца он выходил с прежней частотой. Затем публикация шла с перерывами от нескольких дней (с 24 февраля по 1 марта, 30 марта, 4 и 6 апреля, 4, 5, 18, 22, 23, 26 и 28 мая) до трех недель (с 8 по 28 апреля). Последняя глава вышла 5 июня.

Какие выводы можно сделать из этих отрывочных наблюдений? Возможно, Дюма передал весь первый том (или первую часть первого тома) Полю Даллозу до 1 января 1869 года, то есть до начала публикации, а затем писал продолжение, пытаясь угнаться за ритмом ежедневных публикаций. Возможно, эти перерывы объясняются событиями, происходившими в то время в его жизни. Весь февраль он деятельно следил за репетициями «Белых и Синих», драмы в пяти актах и одиннадцати картинах, поставленной по первой части («Пруссаки на Рейне») одноименного романа. Представление этой пьесы, его последней пьесы, состоялось 10 марта и имело большой успех. Действительно, на закате Империи последнее слово осталось за Сен-Жюстом, «прекрасным персонажем, который не лучше Бонапарта, но лучше Наполеона», восклицавшим: «Да здравствует Республика!» под звуки первых тактов Марсельезы. 4 марта Дюма ездил в Сен-Пуан, недалеко от Макона, на похороны своего старого друга Ламартина. В воскресенье 7 марта он присутствовал на позднем ужине и балу, который в половине первого ночи состоялся в Большом дворце Лувра в честь сотого представления возобновленной «Графини де Монсоро» — «дамам запрещено появляться в парадных нарядах, для господ бальные костюмы необязательны».

Здоровье Дюма ухудшилось, на следующий день после бала его дочь Мари пишет подруге, что занята заботами о больном и усталом отце: «У меня нет ни одной свободной минуты, все мое время посвящено дорогому отцу, которого Вы так хорошо знаете». И добавляет: «Мои занятия, его работа, всевозможные обязательства — все это приводит к тому, что мое ничтожное существование словно подвергается постоянному разграблению. Кто угодно может брать из моей жизни как то, что ему принадлежит, так и то, на что он не имеет никакого права».

В конце марта, вероятно, для того, чтобы поправить здоровье, он принимает приглашение Олимпии Одуар. «Очаровательная женщина, — писал о ней Дюма, — по моему мнению, у нее только один недостаток: она всегда не ко времени чувствует себя нездоровой». Дюма проводит пять или шесть недель в ее небольшом доме, окруженном парком Мезон-Лаффит. Продолжение романа он посылает Даллозу поездом — этим, видимо, и объясняются перерывы в публикации. Судя по всему, свежий воздух Сен-Жерменского леса не оказал на Дюма того действия, на которое он рассчитывал. Примерно 10 мая он признается сыну: «В самом деле, рука моя дрожит, но не волнуйся, это пройдет. Она стала дрожать как раз из-за отдыха. Что ты хочешь? Она так привыкла трудиться, что, когда я принялся диктовать, она не вынесла подобной несправедливости и, чтобы чем-нибудь занять себя, принялась дрожать от гнева. Как только я сам серьезно примусь за работу, она тут же вспомнит привычные плавные движения». Или позже, в июне, когда он только что закончил второй том: «Я чувствую себя лучше, и если пишу тебе не сам, то потому, что это меня слишком утомляет».