Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

В центре дома, на первом этаже, находилась большая комната, над которой располагались спальные комнаты. К ней были пристроены балконы, выходившие один на восток, другой на запад. Здесь лучшие часы вечера и ночи проводили когда-то Жанна и Рене. Жанна очень любила цветы, не в пример жемчугу, бриллиантам и драгоценным камням, мирно лежавшим в ее ларцах, — о них она даже не вспоминала; не зная и даже не подозревая о силе аромата цветов, она плела венки из восхитительного и пахучего цветка, который называется мхогри.По форме он напоминал лилию и жасмин одновременно, а по запаху был схож с туберозой. Его чаша, местами белая, местами розовая и желтая, покоилась на длинном венчике, в котором и проходят волокна, скрывающие источник самых возбуждающих ароматов.

От мавров Алжира и остальной части африканского побережья пришла идея благоухающего убранства, венков и поясов, сплетенных из цветов померанцевого дерева.

В Индии великолепные ночи, в разные сезоны прекрасные по-разному. Солнечные восходы и закаты поражают щедростью лучей: небо окрашивается во все возможные оттенки, которые искусный живописец в состоянии придать изображению пламени. В прекрасные весенние и осенние дни, когда осень и весну можно наблюдать и ощущать, восход луны в период полнолуния напоминает наши бледные зори и наш восход, восход западного солнца. Если солнце огненное, то луна кажется золотой; ее диаметр огромен; при ее свете, когда она подходит к своему зениту, можно читать, писать и охотиться, как днем. Прелесть ночей — в их изменчивости и разнообразии: бывают ночи настолько темные, что нельзя ничего различить в двух шагах от себя; другие мало отличаются от дневного времени, разве только небом, усыпанным звездами и бесконечными созвездиями, дотоле неизвестными нам, вдруг распустившимися на небосклоне. Небесные тела кажутся ближе, многочисленнее, ярче, нежели в нашем полушарии, и луна, вместо того чтобы затмевать их блеск, придает ему еще больше силы, будто делясь собственной.

Другие ночи — и мое повествование готово замереть, столь мало эти слова выражают мои мысли, — другие ночи — это настоящие северные зови, занимающиеся по всему небосклону; редкие облака, скользящие в его лазури, бегут от пурпурных лучей засыпающего солнца; расступаются сумерки, словно в театре поднимается механический занавес, разделяющий две декорации, и над землей, заволакивая собой все пространство от одного горизонта до другого, поднимается молочный свет, безграничный, без зримого источника, придающий ночам восхитительную белизну, воспетую великим русским поэтом Пушкиным:

И не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.

Занимается ли день? Опускается ли ночь? Никто не может сказать. Предметам не оставлено теней; сверкающий очаг, рождающий это странное свечение, незаметен. Вы наполняетесь неведомыми флюидами, воображение, кажется, взмывает и входит в соприкосновение с высочайшими сферами небесного купола; сердце ощущает прилив божественной нежности, а душой двигают устремления и порывы, рождающие в человеке веру в добро.

И в это время ветви деревьев трепещут, источая восхитительное благоухание. Шепот верхушек самых высоких деревьев передается в стелющуюся по земле траву, а цветы источают миллионы ароматов, даря их ветерку, который в своих горячих порывах доносит их до вас, словно фимиам, который природа возжигает перед алтарем того вселенского Творца, который меняет имена, но не свою природу.

Молодая пара сидела здесь — друг против друга; рука Жанны покоилась в руке Рене. Они могли часами молчать: Жанна была в упоении, Рене — грезил.

— Рене, — произнесла Жанна, направив в небо полный томления взор, — я счастлива. Почему Бог не может даровать мне благополучие? Он обрекает меня на страдания.