Шеврикука, или Любовь к привидению

Шеврикука было обрадовался, что их с Концебаловым разговору случилась помеха, но нарушителем беседы оказался буян и мошенник Кышмаров, сытно служивший в домах с магазинами, трактирами, меблированными комнатами и углами любви. Нынче он имел вид замоскворецкого купца, способного возместить ущерб за побитие зеркал, кудри его были расчесаны на прямой пробор, золотая цепочка на брюхе свидетельствовала о том, что Кышмаров – при швейцарских учетчиках времени, а сапоги радовали любителей балчугским скрипом и несокрушимым ароматом ваксы.

– Хорош! – одобрил Концебалова Кышмаров. – Москва – Третий Рим! Или – Первый? Во! Москва – Первый Рим! Патриций Концебалов-Брожило! Я же без зла! Я же шучу! Я бы на твоем месте вызвал сейчас рабов с носилками и заставил их нести меня в бани. Еще и зонтик кто-нибудь надо мной держал бы! А уж в баню были бы приглашены рабыни! Или мальчики? А? Мальчики?

Концебалов тонкогубо поморщился. Кышмаров был ему не ровня. Но в ссоре с ним не возникло бы выгод.

– Шеврикука! Вот уж кого давно не наблюдал! Шеврикука! Висит над вашим Останкином Пузырь?

– Висит, – хмуро сказал Шеврикука.

– И хорошо. Ты на него поглядывай. И своего не упусти. Но и про меня не забудь.

– Ваши интересы внутри вас, – сказал Шеврикука.

– Не торопись! – загундосил Кышмаров. – Не торопись, Шеврикука. За тобой должок.

– Какой еще должок? – удивился Шеврикука.

– А такой! Очень ягодный! Очень вкусный! Можно сказать, что карточный. А можно сказать, что бильярдный. Но не тот и не этот. А ты вроде бы и запамятовал? И я забыл. Но это из-за широты натуры. А теперь увидел тебя и вспомнил. Я великодушный, но люблю, когда все цифры сходятся.

– Иные путают широту натуры с шириной штанов, – сказал Шеврикука. – А никакого должка вам за мной не числится.

– Не раздражай и не зли! Я ведь могу и счетчик включить, хотя это и дурной тон. Я ведь дотянусь, куда хочешь и до кого хочешь. Я загляну к тебе в Останкино. Или пришли сорванцов, каких следует. Пока Пузырь висит. Я объявил. Понял?

– Концебалов, он воспитанный, – сказал Шеврикука. – Он может и не отвечать на ваши шутки о Первом Риме и банях. А я невоспитанный. Если вы вспомнили о каком-то должке, то вспомните и еще о чем-то.

Возможно, Кышмаров вспомнил. Он заставил себя утихнуть и даже заулыбаться.

– Да, да, эти коридоры не для подобных разговоров. В нашей неразберихе иногда ляпнешь что-либо, а потом сам не знаешь зачем. Хотя, конечно, должок был, был, но ладно, не надо о нем теперь. Вас тоже, что ли, вызвали на дискуссию о Неразберихе?

– Какую дискуссию? – спросил Концебалов. – О какой Неразберихе?

– Ну как же! О всеобщей Неразберихе И всеобщей Лихорадке. Создавать или не создавать. Безотлагательно или как. Управление Неразберихи и Лихорадки. Или Приказ с дьяками. Или Комиссию. Или Фронт. Или Окоп. Или Летучую эскадрилью. А я полагаю, при всеобщих Неразберихе и Лихорадке возможен и Самозванец.

И будто Кышмарова объял страх.

– И Лихорадки? – В голосе Концебалова было уже волнение. – Какой именно Лихорадки? При чем тут Лихорадки?

– Я же говорю – всеобщей Лихорадки! Вы разыгрываете меня, что ли? И вас небось вытребовали на дискуссию бумажкой с пунктами. А ты-то, Концебалов, из-за одного своего адреса обязан знать обо всем безотлагательном, таинственном и оперативном.

– Да, конечно, – с достоинством просвещенного сановника согласился Концебалов. – Я знаю обо всем. Но я-то прибыл по вопросу более важному. Обстановка накалена, Кышмаров, накалена. Отродья Башни. Да, они. Вот и Шеврикука отозван в Китай-город. Почти что с линии огня.

В мгновения нападок на Шеврикуку гундосого мошенника Кышмарова мраморно-благородный Концебалов ни звука не втиснул в разговор о должке, но участием своих глаз, ресниц, губ он как бы давал знать, что держит сторону Шеврикуки, а по поводу слов Кышмарова лишь надменно недоумевает. Теперь же он открыто проявлял симпатию к Шеврикуке, рекомендуя его чуть ли не героем с линии огня. И Шеврикука должен был это оценить.

– Я не отозван, – мрачно сказал Шеврикука. – А вызван. Желто-серой повесткой.

– К кому? – насторожился Концебалов.

– К Увещевателю, – сказал Шеврикука.

– Наконец-то! – захохотал Кышмаров. – Поделом плуту! Да небось тебе не впервые дерут уши! К какому номеру Увещевателю-то?

А Концебалов уже отступил от Шеврикуки на шаг.

Шеврикука назвал номер.

– Ну… К этому! – протянул Кышмаров, гаерская улыбка его стекла с лица, а сапоги заскрипели. – Эдак тебя! И что же, будут отстирывать? Или вразумлять? Или вздергивать? Или враздрызг? Должок-то как?

– Вздергивать, – сказал Шеврикука. – И враздрызг. Враздрызг. В распыл. И в рассев.

Подол пурпурной тоги с малиновой каймой колыхнулся, Концебалов уже не отходил, а отпрыгивал от Шеврикуки, спеша при этом произнести:

– Я не имею возможности вам помочь. И вы зря остановили меня. Я не понял сути ваших прошений. И я уже не помню ваших слов. И вы мне не сможете ничего приписать даже в ваших фантазиях!

– Не потеряйте сандалии, – сказал Шеврикука и пошагал в свою очередь.