Шибуми

Сердце его сжалось от боли, когда он увидел японский садик; это было самое горестное для него зрелище. Очевидно, бандитам были даны указания обратить на сад особое внимание, приложив все старания, чтобы от него ничего не осталось. Они пустили в ход огнеметы. Вся трава вокруг излучин поющего потока была сожжена, земля обуглилась; даже и теперь, спустя неделю, на воде его видны были маслянистые разводы. Они уничтожили банный домик и окружавшую его бамбуковую рощу, но несколько свежих ростков бамбука, — этой цепкой, необыкновенно живучей травы, уже пробивались сквозь почерневшую землю.

Комнатка, устланная татами, и примыкающая к ней Оружейная сохранились, только двери из рисовой бумаги лопнули от сотрясения. Эти хрупкие постройки согнулись под налетевшим шквалом и вот — выжили.

Пока Николай шел по развороченному, загубленному саду, из-под ботинок его вылетали облачка тонкого черного пепла. Он тяжело сел на невысокий подоконник в комнате с татами, спустив ноги наружу. Странно и как-то трогательно было видеть чайные принадлежности, по-прежнему расставленные на низеньком лаковом столике.

Он сидел так, устало сгорбившись, с низко опущенной головой, когда ощутил приближение Пьера.

В голосе старика слышались слезы горечи и сожаления.

— О, месье! Of Месье! Вы только посмотрите, что они наделали! Бедная мадам. Вы видели ее? Как она? Все в порядке?

Последние четыре дня Хел провел в больнице в Олороне, отходя от кровати Ханы только по приказу докторов.

Пьер сочувственно наклонил голову и зажмурил свои слезящиеся глаза, увидев, в каком состоянии находится хозяин.

— О, месье! Как ужасно вы выглядите. Голова Николая была перевязана, и повязка проходила под подбородком, так чтобы сломанная челюсть, не двигаясь, заживала быстрее; лицо его все еще покрывали лиловые синяки и кровоподтеки; рука под рубашкой была туго прибинтована к груди, так чтобы плечо оставалось неподвижным, а кисти обеих рук — залеплены пластырем от запястий до костяшек пальцев.

— Ты тоже не очень-то хорошо выглядишь, Пьер, — глухо, едва разжимая губы, проговорил Николай.

Пьер пожал плечами:

— О, я скоро буду как огурчик. Гляньте-ка, наши руки совсем одинаковые!

Он поднял свои руки, показывая Хелу марлевые повязки, прикрывавшие обожженные ладони. Над бровью у него тоже виднелся синяк.

Николай заметил темный подтек на расстегнутой рубашке Пьера. По-видимому, стакан с вином выскользнул из неуклюжих культяпок, в которые превратились кисти рук старика.

— Что у тебя с головой?

— Это все бандиты, месье. Один из них ударил меня прикладом винтовки, когда я пытался остановить их.

— Расскажи мне, что здесь произошло.

— О, месье! Это было слишком ужасно!

— И все-таки расскажи мне обо всем. Успокойся и расскажи все по порядку.

— Может быть, мы лучше пойдем в мою сторожку? Я угощу вас стаканчиком вина, да и сам выпью с вами за компанию. Там я вам все и расскажу.

— Хорошо.

По пути в сторожку старый садовник предложил Николаю остановиться пока что у него, так как бандиты, по счастью, не тронули его домик.

Хел сел в глубокое кресло с продавленными пружинами, с которого Пьер смахнул груду вещей, расчищая место для гостя. Старик отпил прямо из бутылки, так как ее легче было удержать в забинтованных руках, и теперь смотрел куда-то вдаль, на долину, которая была видна из маленького окошка его скромного жилища.

— Я работал в саду, месье. У меня было множество разных дел. Мадам позвонила в Тардэ и заказала машину; она собиралась ехать туда, где садятся аэропланы, и я ждал, пока машина приедет за ней. Вдруг услышал какое-то гудение вдалеке, над горами. Звук становился все громче. Они спустились, будто громадные летающие насекомые, пронеслись над самыми холмами, чуть ли не задевая их, низко, у самой земли.

— Кто спустился?

— Бандиты! На автоматических вертушках!

— На вертолетах?

— Ну да. Их было два. Эти отвратительные машины приземлились в парке с ужасным шумом и изрыгнули людей. Все они были вооружены. На них были пятнистые, защитного цвета комбинезоны и оранжевые береты. Перекликаясь на ходу, они бежали к замку. Я окликнул их, сказал им, чтобы они убирались. Женщины, работавшие на кухне, завизжали и бросились прочь, в деревню. Я побежал за бандитами, грозил, что пожалуюсь на них вам, если они сейчас же не уберутся. Один из них ударил меня револьвером, и я упал. Ужасный шум! Взрывы! И все это время две огромные автовертушки стояли на лужайке, и лопасти их беспрерывно крутились. Как только я смог встать, я сразу же побежал к замку. Я хотел драться с ними, месье. Я хотел драться с ними!

— Я знаю.

— Они уже бежали обратно, к своим машинам. Меня снова ударили и сбили с ног. Когда я добрался до замка… О, месье! Ничего уже не оставалось! Везде дым, пламя! Все пропало, они уничтожили все! Все! Потом, месье… О. Боже милосердный! Я увидел мадам у окна, в той части дома, которая горела. Вокруг нее был сплошной огонь, Я бросился внутрь. Вокруг меня все пылало и рушилось. Когда я добежал до нее, она все еще стояла там. Она не могла выбраться! Окна над нею лопались от жара, и стекла… О, месье, стекла!