Шибуми

Голос его прозвучал не резко, скорее устало. Капитану Томасу лично поручили защиту шести обвиняемых военных преступников, а работать ему приходилось с очень ограниченным штатом сотрудников, по сравнению с тем обширным аппаратом розыска, который имелся в распоряжении обвинителей, просиживавших зады в кабинетах верхних этажей. К несчастью для своего собственного душевного спокойствия, капитан Томас был идеалистом и питал розовые иллюзии относительно непогрешимости англосаксонской юриспруденции. Служа ей в поте лица, он довел себя до того, что с некоторых пор бесконечная усталость, разочарование и горькая покорность судьбе звучали в каждом его слове, окрашивали каждый его жест. Капитан Томас желал теперь только одного — поскорее вернуться к гражданской жизни, в свою маленькую провинциальную контору в Вермонте.

Николай объяснил, что он хотел бы что-нибудь узнать о судьбе генерала Кисикавы.

— Зачем?

— Он мой друг.

— Друг? — в голосе капитана прозвучало сомнение.

— Да, сэр. Он… Он помогал мне, когда я жил в Шанхае.

Капитан Томас вытащил дело Кисикавы из-под целой горы других папок.

— Но вы ведь были тогда совсем ребенком.

— Мне двадцать три года, сэр.

Брови капитана поползли вверх. Его, как и многих, ввела в заблуждение наследственная черта Николая — выглядеть моложе своих лет.

— Извините. Я думал, вы намного моложе. Что вы имеете в виду, говоря, что Кисикава помогал вам?

— Он заботился обо мне, когда моя мать умерла.

— Понятно. Вы англичанин, не так ли?

— Нет.

— Ирландец?

— Нет, капитан. Я работаю в SCAP, переводчиком. Лучше поскорее уйти в сторону от этой неуместной и не имеющей отношения к делу путаницы с его национальностью и гражданством — вернее, с отсутствием таковых.

— И вы собираетесь выступить на суде в качестве свидетеля, так?

— Я хочу помочь генералу чем только смогу. Капитан Томас кивнул и пошарил вокруг в поисках сигареты.

— Сказать по правде, я не думаю, чтобы вы могли чем-нибудь особенно помочь. Сотрудников у нас тут не хватает, и мы по горло завалены работой. Я вынужден сосредоточить всю энергию на тех делах, где есть хоть какой-нибудь шанс добиться успеха. А дело Кисикавы я не отнес бы, пожалуй, к этой категории. Возможно, вам мои слова покажутся бессердечными, но я просто говорю о том, как складывается ситуация, ничего не скрывая.

— Но… Я не могу поверить, что генерал Кисикава преступник! В чем его обвиняют?

— Он считается пленным преступником класса «А» и обвиняется в преступлениях против человечества — что бы там, черт побери, это ни означало.

— Но кто свидетельствует против него? Что говорят обвинители? В чем суть дела?

— Не знаю. Обвинение выдвигают русские, а они не разрешают мне соваться в свои документы; они дадут их мне только накануне суда. Я полагаю, главные моменты обвинения будут группироваться вокруг его деятельности в качестве военного губернатора Шанхая. Их борзописцы уже придумали кличку, которая прилипла к нему, как ярлык: «тигр Шанхая».

— Тигр… О! Но это безумие! Генерал был простым администратором. При нем в городе снова заработал водопровод… Вода стала поступать в больницы, ожил транспорт, расцвела торговля.

— Во время его правления четыре жителя Шанхая были приговорены к смерти и казнены. Вы знали об этом?

— Нет, но…

— Насколько мне известно, эти четверо, скорее всего, были убийцами, грабителями или насильниками. Я совершенно точно знаю, что за десять лет британского правления среднее число приговоренных к смертной казни за различные серьезные преступления составило четырнадцать целых и шесть десятых от общего населения города. Вы, может быть, думаете, что это сравнение пойдет на пользу вашему генералу. Не забудьте, что люди, которых казнили при Кисикаве, представлены как «народные герои». Никто не может остаться безнаказанным, уничтожая народных героев. Особенно тот, кто известен как «тигр Шанхая».

— Его никогда так не называли!

— Так они называют его сейчас.

Капитан Томас откинулся на спинку стула и потер пальцами веки своих глубоко запавших глаз. Затем взъерошил свои песочные волосы, точно стараясь выйти из оцепенения.