Шибуми

Несмотря на то, что лишь немногие дома в жилых районах города уцелели, Александра Ивановна все же была неприятно удивлена и раздосадована, увидев, как штабная машина с маленькими, развевающимися на ветру флажками подъехала прямо к дверям ее особняка и младший офицер японской армии на резком, с металлическим акцентом, французском языке объявил, что генерал Кисикава Такаси, губернатор Шанхая, остановится в ее доме. Однако в ней как в женщине тут же заговорил сильно развитый инстинкт самосохранения, и она подумала, что, возможно, для нее будет не так уж и плохо поддерживать дружеские отношения с генералом, особенно в такое время, когда большинство вещей, необходимых для того, чтобы сделать жизнь спокойной и приятной, стало так трудно достать. Она ни на секунду не сомневалась в том, что генерал, само собой разумеется, пополнит список ее поклонников.

Но Александра Ивановна ошиблась. Генерал, несмотря на всю свою занятость, выбрал время, чтобы объяснить ей на французском языке, грамматически безупречно, но с чудовищным акцентом, что он весьма сожалеет о неудобствах, которые война, с ее нуждами, внесла в ее существование. Однако он совершенно ясно дал ей понять, что в этом доме гостья она, а не он. В своих отношениях с ней генерал всегда был исключительно вежлив и корректен, однако не собирался тратить время на ухаживанья. Сначала Александра Ивановна пришла в замешательство, затем ощутила некоторую досаду и наконец почувствовала себя заинтригованной вежливым безразличием этого человека; ни один нормальный мужчина никогда еще так не реагировал на ее присутствие. Он же, со своей стороны, находил ее интересной, но абсолютно ему не нужной. И на него не производила никакого впечатления ее родословная, которая заставляла даже женщин из самого высшего общества Шанхая хоть и неохотно, но почтительно вставать в ее присутствии. Для него, взиравшего с высоты своего тысячелетнего рода самураев, вереница ее знатных предков была не более чем чередою варварских вождей, сменявших друг друга в течение каких-то двух-трех столетий.

Тем не менее, соблюдая приличия, генерал устраивал еженедельные ужины на западный манер, во время которых он, ведя непринужденные беседы с графиней, многое узнал и о ней самой, и о ее сдержанном, замкнутом сыне; однако его собеседники почти ничего не узнали о нем.

Кисикава Такаси было под шестьдесят – он считался довольно молодым генералом, по японским понятиям. Он был вдовец, а его единственная дочь жила в Токио. В груди генерала билось сердце истинного патриота Японии – в том смысле, что он горячо любил все естественное, природное, с чем связывалось для него понятие о родине, – ее озера и горы, ее живописные долины, тающие в легкой дымке, – и при этом он никогда не полагал, что служба в армии и военная карьера помогут ему наиболее полно выразить себя. В юности он мечтал стать писателем, хотя в душе всегда понимал, что семейные традиции рано или поздно все равно приведут его в ряды войск микадо. Гордость, самоуважение и чувство долга сделали из него трудолюбивого и добросовестного командира, большую часть своей жизни он провел на военной службе и умом привык считать ее своим призванием. Умом, но не сердцем; его время было отдано работе, но не его душа.

В результате напряженного и упорного труда, нередко задерживавшего генерала в его управлении на Набережной с раннего утра до поздней ночи, город начал возрождаться. Были налажены различные общественные службы, отремонтированы фабрики, и китайские ремесленники стали потихоньку наводнять город. Улицы его постепенно делались все более шумными и оживленными, иногда на них даже стал слышаться смех. Уровень жизни китайских рабочих, хотя и не слишком высокий по цивилизованным меркам, без сомнения, стал гораздо выше, чем при европейцах. У людей были теперь работа, чистая вода, санитарные пункты, где они могли получить элементарные медицинские услуги. Нищенство было объявлено вне закона, но проституция, разумеется, процветала; совершалось также много мелких правонарушений, ведь Шанхай был оккупированным городом, а солдаты, как известно, – в большинстве своем – грубые и неотесанные мужланы.

Генерал Кисикава взвалил на себя непосильный груз, и в результате здоровье его пошатнулось. Тогда он установил для себя более щадящий режим работы и стал возвращаться на авеню Жоффрэ каждый вечер к обеду.

Однажды генерал мимоходом упомянул, что любит проводить досуг за игрой в го. Николай, редко вступавший с квартирантом в беседу, за исключением тех случаев, когда тот обращался лично к нему, заметил, что тоже любит играть. Генерал заинтересовался; на него произвело впечатление то, что мальчик заговорил с ним на безупречном японском языке. Он рассмеялся, когда услышал, что юноша изучает японский по учебникам, причем помогает ему, – как объяснил Николай, – собственный ординарец генерала.

– Для человека, который изучает язык только шесть месяцев, вы говорите очень неплохо, – похвалил генерал.