Шибуми

– Ничего. Это не имеет значения. Мистер Хирата пожал плечами и вышел. Весь остаток этого дня и в течение всего следующего Николай размышлял над открытой им в себе способностью – ощущать необычным, внечувственным способом близость других людей и через них сосредоточенные на нем мысли. Во время своей двадцатиминутной прогулки в узеньком дворике, под темным прямоугольником грозового неба над головой, Николай то и дело закрывал на ходу глаза, проверяя, может ли он, сосредоточившись на какой-нибудь характерной особенности стен, узнать заранее, что он к ней приближается. Он обнаружил, что в состоянии это сделать, даже повернувшись несколько раз вокруг своей оси, для того чтобы полностью потерять ориентацию. Таким образом, его предчувствие сбывалось и в отношении неодушевленных предметов. Проделывая свои опыты, Николай ощущал направленный на него поток человеческого внимания; он твердо знал: там, за стеклами, в которых отражалось небо, охранники наблюдают за ним, обсуждая его странные выходки. Он мог даже ясно различить каждого из них в этом сконцентрированном на его персоне внимании; мог с полной определенностью сказать, что их двое и один из этих людей обладает сильной аурой, а другой – более слабой, хотя, возможно, его просто мало волнуют фокусы какого-то сумасшедшего заключенного.

Вернувшись в камеру, Николай продолжал размышлять над своим даром. С каких пор он обладает им? Откуда он появился? Как можно его использовать? Насколько он мог вспомнить, дар этот развился в нем за последний год его пребывания в тюрьме. Он формировался так медленно, что невозможно было определить точно, когда же он появился. С некоторых пор он стал чувствовать, хотя и никогда не задумывался об этом, когда охранники приближаются к его камере, и мог распознать, идет ли к нему низенький, косоглазый или другой – похожий на полинезийца, в жилах которого, вероятно, текла кровь айнов. Он знал также, кто из дежурных заключенных принесет ему завтрак, чувствуя это тотчас после пробуждения.

Обладал ли Николай какими-нибудь признаками этого дара до того, как попал в тюрьму? Да. Да, блеснуло вдруг из глубины его памяти. Всю жизнь он ловил слабые, еле слышные сигналы своей сверхчувственной системы. Еще ребенком он всегда знал, едва переступив порог дома, есть ли в нем кто-нибудь или нет. Даже если мать ему ничего не говорила, он совершенно точно догадывался, помнит ли она о каких-нибудь домашних обязанностях или делах, которые она ему поручила. Он ощущал в воздухе невидимый, но густой тянущийся шлейф, если в комнате, куда он входил, люди недавно спорили или занимались любовью. Но он никогда не задумывался над этим, считая, что это обычная, присущая всем способность, что все люди испытывают точно такие же ощущения. В какой-то мере он был прав. Многие в детстве, а иногда уже и повзрослев, время от времени ощущают эту почти неощутимую вибрацию, эти едва уловимые колебания, воспринимая их остаточными органами своей системы предчувствий, но не обращают на них внимания, объясняя свое состояние “настроением”, или “повышенной чувствительностью”, или “интуицией”. Единственное, что было необычным в системе предчувствий, которой обладал Николай, – это постоянство посылаемых ею сигналов. Всю свою жизнь он чувствовал и принимал ее послания.