Шифр Шекспира

Я надела перчатки, сняла с верхнего ящика крышку и принялась за работу.

Все письма были пронумерованы и снабжены шифром, но Роз в деле исследований полагалась как на скрупулезность, так и на прозрение. Она не удосужилась указать, какое в точности письмо содержит ее тайну. «Истинная наука, — любила говорить она, — движется медленной и величавой поступью королевской процессии или эволюции вида». У меня, к сожалению, такой уймы времени не было, поэтому я судорожно перебирала листки, следя за петлями и кульбитами чужой судьбы, ощущая каждый поворот страницы. Не зная, что ищешь, очень легко пропустить это — тем более в спешке.

Оказалось, ни одно из писем не было написано Чайлдом — писали его коллеги, добровольные помощники в деле собирания народных песен, которое он продолжал всю свою жизнь: поэты Лонгфелло и Лоуэлл, один из братьев Гримм, философ и психолог Уильям Джеймс. В этот поток то и дело веселым ручейком вплетался щебет его жены Элизабет. И нигде ни единого повода воскликнуть вслед за Беном «Эврика!».

Я услышала вздох и оторвалась от бумаг: «бассет-хаунд» разминал суставы. На часах у него за спиной стрелка уже сделала два оборота. Я снова согнулась над чтением.

Где-то у дна третьей коробки, когда я пробегала глазами очередное натужно радостное письмо от Элизабет о лете, проведенном с детьми в Мэйне, мне попалась страница, никак не связанная с предыдущей.

Дойдя до слов «Малыши резвились, собирая чер…», я взяла следующий лист и прочла: «Я кое-что нашел». Слова Роз!

Я откинулась назад. «Бассет» посмотрел на меня грустными глазами, вздохнул и снова сгорбился над тетрадями Самюэля Джонсона. Бен увлеченно читал какую-то потрепанную книжицу, похожую на старый дневник, и, казалось, не следил за происходящим.

Я положила две страницы рядом. Вторая явно не принадлежала Элизабет Чайлд. Изящный почерк был удивительно похож, как и бумага, и выцветшие синие чернила. Достаточно, чтобы сойти за часть того же письма — но лишь при поверхностном рассмотрении. А стоило приглядеться…

«Я кое-что нашел. Нечто любопытное, что, полагаю, способно заинтересовать знатока, подобного Вам; а поскольку — в чем я глубоко убежден — не всякое золото блестит, находка эта даже может представлять определенную ценность».

Я облизнула пересохшие губы. В голове звучали слова Роз: «Я кое-что нашла. И мне нужна твоя помощь». Что же там дальше в письме?

«Речь идет о некоей рукописи. Мне кажется, написана она англичанином — по крайней мере в ней встречаются английские слова, да и старинный том «Дон Кихота», в который она была заложена, напечатан в английском переводе. Однако почерк — увы! — большей частью крайне неразборчив, даже там, где написано чисто, без клякс и вымарываний. Тем не менее мне удалось прочитать название — смею заметить, с довольно большой точностью, за исключением первой буквы, какую я вижу впервые. Выглядит она как перечеркнутая спираль — что-то вроде или . Похожа на греческую; однако же остальные, что следуют за ней, — обыкновенные латинские литеры. Выходит…арденьо. Или…ардонья».

Я пригляделась. «Странная буква» была не греческой, а английской. Так выглядела заглавная «К», исполненная елизаветинской скорописью под названием «секретарский курсив». Значит, в заглавии было «Карденьо» или «Кардонья».

Слово было знакомым. Я уже видела его где-то, читала… Кажется, это имя или название, но чье? Человека, города? Чем больше я напрягала память, тем глубже его смутный образ проваливался в серый туман забвения. Может, письмо объяснит? Я кинулась читать дальше.