Шифр Шекспира

— Как и я для себя.

Роз обвела глазами театр, его простые дубовые галереи в три яруса, огибающие внутренний дворик с помостом сцены, столь пышно оправленным в позолоту и мрамор.

— Конечно, ставить «Гамлета» в «Глобусе» — ого-го, да еще в твоем возрасте. Особенно для американки. Британская публика — величайшее сборище снобов, какое видел свет. Даже не знаю, кому пожелала бы взбаламутить их тесный мирок. — Ее взгляд снова вернулся ко мне, мельком скользнув по лежащему между нами свертку. — Но есть кое-что поважнее.

Нет, это невероятно! Неужто она и впрямь ждет, что я отрясу прах «Глобуса» со своих ног и отправлюсь за ней, купившись на пару заманчивых фраз и коробочку в золотой обертке?

— Что же? — спросила я.

Она тряхнула головой.

— «То я замкнула в сердце, а ключ возьми с собой»[3].

«Офелия, — мысленно простонала я. — От нее логичнее

ждать Гамлета, первой роли, и никогда — вторых».

— Вы можете не говорить загадками хотя бы эти две минуты?

Она кивнула на дверь:

— Идем со мной.

— У нас генеральная репетиция.

— Поверь, — отозвалась она, наклоняясь ко мне. — Этого ты упустить не захочешь.

Я заинтересовалась. Я так резко вскочила из-за стола, что сшибла несколько книг на пол. Налет лукавства во взгляде Роз пропал, она поджала губы.

— Мне нужна помощь, Кэт.

— Поищите кого-нибудь другого.

— Твоя помощь.

Моя? Я задумалась. В театре друзей у Роз было хоть отбавляй, так что с вопросами о постановках ей было незачем являться ко мне. Единственное, в чем, помимо театра, я была сведуща больше ее, разделяло нас, как минное поле, — моя диссертация. «Оккультный Шекспир» — оккультный в первоначальном смысле этого слова, всегда спешила добавить я, то есть «тайный, скрытый», без связи с какой-либо темной магией. В частности, мне довелось изучать некие загадочные труды девятнадцатого века, посвященные поискам тайных знаний, якобы зашифрованных в его стихах. Роз тоже нашла эту тему необычной и захватывающей — так по крайней мере она говорила на публике; сама же тайком ее саботировала под предлогом недостаточной научности.

А теперь ей понадобилась моя помощь!

— Зачем? — Мой голос звучал глухо. — Что вы откопали?

Роз покачала головой.

— Здесь не скажу, — отозвалась она и, перейдя на шепот, продолжила: — Когда ты заканчиваешь?

— Около восьми.

Она подалась вперед:

— Тогда приходи в девять на Парламентский холм.

Там и днем-то довольно пустынно, а в сумерках — тем более. Рискованная прогулка, хотя и с живописным видом на окрестности… Пока я раздумывала, в лице Роз промелькнуло нечто похожее на страх.

— Прошу тебя.

Она протянула руку — как мне показалось, за коробочкой — и порывисто коснулась моих волос, приподняв пальцем прядь.

— Те же рыжие локоны и болейновские глаза, — пробормотала Роз. — Знаешь ли, как ты царственна, когда сердишься?

Старая лесть. Она любила поддразнить меня тем, что я порой становлюсь похожа на королеву. Не нынешнюю Елизавету, а первую — королеву Шекспира, от горбинки на носу до светлой кожи, расцветающей на солнце веснушками.

Я часто ловила сходство в зеркале, но мне не нравилось, когда кто-нибудь заговаривал или шутил на этот счет. В пятнадцать лет я лишилась родителей, и меня растила бабушкина сестра. Проведя большую часть жизни в обществе властных старух, я поклялась, что никогда не кончу подобным образом. Поэтому и твердила себе, что не имею ничего общего с суровой Елизаветой Тюдор, кроме, может, интеллекта и пристрастия к Шекспиру.

— Отлично, — услышала я себя, — Парламентский холм в девять.

Роз неловко убрала руку — видимо, не могла поверить, что я так просто соглашусь. Как и я. Тем не менее моя ярость мало-помалу выгорела, и лишь невидимые хлопья сажи еще порхали вокруг.

В этот миг селектор затрещал и бухнул голосом моего помощника: «Дамы и господа, пятиминутная готовность».

В яркое пятно внутреннего двора начали стекаться актеры. Роз с улыбкой поднялась:

— Тебе пора за работу, а мне — выметаться отсюда.

В приступе ностальгии ко мне на миг вернулось ощущение родства душ, которое раньше пронизывало наши отношения.

— Сбереги ее, Кэт, — добавила она, напоследок кивнув на коробочку, а затем вышла.

Вот как получилось, что закат я встречала на вершине Парламентского холма, нарушая себе же данную клятву — никогда больше не ждать Роз.

Я потянулась на скамейке и оглядела раскинувшуюся передо мной панораму. Если не считать двух клыкастых башен Канари на востоке и их товарок, что расположились в центре города, в целом Лондон выглядел мирно, словно огромное пуховое гнездо с сияющим яйцом посередине — собором Святого Павла.

Весь предыдущий час по дорожке передо мной тянулись запоздалые пешеходы, но никто из них не оглянулся, не свернул в мою сторону, не зашагал по траве размашистой поступью Роз. Куда же она запропастилась?