Shift (original ver.) (СИ)

— Миронова, я не шучу, нам надо поговорить, но так, чтобы ты не разбивала мои доводы своим сумасшедшим великолепием - сможешь не двигаться несколько мгновений? — Я совсем не согласна, тянусь за поцелуем, но Купряшин меня перехватывает и сжимает в объятиях так, что я не могу до него дотянуться. — Э нет, мне бы сейчас очень помогло твое благоразумие, кстати, где оно? — Он слегка коснулся губами моей щеки и как-то обреченно прошептал: — Моё тоже куда-то запропастилось… Миронова, я тебе, конечно, сам сказал, что знаю места покомфортнее, но я не имел в виду машину. У тебя очень странные представления о комфорте, ты знала? Нам надо остановиться, Оль. — То, что он назвал меня по имени, как-то резко и очень грубо отрезвило меня, смахнув пелену безумия, до которого я добровольно себя довела. Мне вдруг стало не хватать воздуха, а на глаза навернулись предательские слезы — что же я творю-то, сумасшедшая? Я попыталась отстраниться от Купряшина, но он, заметив перемену в моем настроении, не дал мне этого сделать, заблокировав мне пути отхода. — Дурочка, ну ты чего? Я же о тебе думаю. Просто, — он перехватил свои руки у меня на талии, чуть надавив на нее и подавшись бедрами навстречу мне, так, что я оказалась прижата к его возбуждённой плоти, — дальше я действительно не смогу остановиться, — нежный поцелуй, — даже несмотря на доводы разума.

========== 12 ==========

Сидя на коленях у Купряшина, придерживаемая его сильными руками, я слишком хорошо чувствую силу его возбуждения, но никак не могу понять, чего больше во мне: желания или страха. Я думаю, думаю и боюсь пошевелиться. Щелчок какой-то кнопки - и водительское сидение потихоньку начало поднимать нас в более вертикальное положение. Всё бы хорошо, но я против своей воли, но вполне с удовольствием, от движения механизма заерзала на собственном преподавателе, наблюдая, как на его лице заходили желваки, и чувствуя, как пальцы сильнее сжимают мои бока. А вот сам виноват, Михаил Евгеньевич, балуешься тут со своей машиной. Низ моего живота просто горит от такой медленной и сладкой пытки, но спинка кресла поднимается, а мы вдвоем так и не шевелимся, лишь я умоляюще закусила губу. Ну нет же никаких сил терпеть! Я сжала свои пальцы на плечах Купряшина и, резко наклонившись к нему, все же завладела его манящими губами — что же он со мной сделал-то, или я всегда такой и была? Профессор застонал и ответил на поцелуй, отнимая у меня инициативу, лаская меня, сводя с ума движениями напористого и неутомимого языка, прикусывая мои губы, так, что хочется почти плакать от переполняющих меня эмоций — так целоваться просто противозаконно.

— Плохая, плохая Миронова, — Купряшин отстранился от меня и перехватил мои плечи своими руками, чтобы я не смогла снова до него дотянуться, — и выбор плохой. Нет, очень хороший, конечно, одобряю, но очень плохой, ясно? — Я честно отрицательно помотала головой, смотря во все глаза на преподавателя. — Эх ты, Миронова, а еще…

— …говорила, что умная, ага, — я не сдержалась и спародировала своего куратора, от души рассмеявшись. Тот сдержал улыбку, но меня всё-таки, аккуратно приподняв с себя, отправил на пассажирское сидение. Я недовольно надула губы — боже, что за пошлый жест, фу. — Это не я “эх”, это “эх вы”, Михаил Евгеньевич.

— Михаил Евгеньевич, значит? — Как-то внимательно он посмотрел на меня, так, что у меня сжалось всё внутри и я вся как-то словно съежилась и уменьшилась. Чуть наклонился в мою сторону, едва заметно проведя языком по своей нижней губе, но успев заворожить меня этим движением, но потом резко отвел глаза, тряхнул головой и шумно вдохнул, зажмурив глаза. — Так, ну-ка прекращаем. Ты, — ткнул пальцем в мою сторону, скорчив зловещую рожу, — сиди и не шевелись. — Открыл дверь, начал выходить из машины, заставив мой рот распахнуться от удивления.

— Но… — Я попыталась открыть свою дверь и выйти следом, но Купряшин снова погрозил мне пальцем и шикнул на меня.

— Сиди, я сказал, — он указал мне пальцем на дверь, и я послушно захлопнула ее со своей стороны, а потом он захлопнул свою, отошел на несколько шагов, вернулся, открыл свою дверь и строго на меня взглянул: — И не шевелись!

Купряшин, снова захлопнул дверь и, развернувшись к машине и мне в ней спиной, отошел к скамейке, стоящей у дома, став копаться в карманах своих брюк. Судя по нервозным жестам — безуспешно. Профессор замер на мгновение, взъерошил свои волосы и, прокрутившись на каблуках, неторопливо начал возвращаться. Я, как завороженная, следила за его передвижениями, затаившись и действительно не шевелясь, как мне и было наказано моим строгим тираном-преподавателем. Он подошел к машине и снова открыл дверь.

— Передумали? — Я не удержалась от этого подкола, состроив совершенно невинное выражение лица. Глаза профессора метнули в меня грозные молнии.

— Ах ты негодная девчонка! — Купряшин недовольно протянул в салон руку в требовательном жесте: — Пиджак!