Шикарная женщина бьет тревогу

Как я воспитываю лучшего друга женщины

Урок 11. Первобытная собака

Собаки, Canidae, млекопитающие хищники, семейство собачьи; подушечки с тупыми невтягивающимися когтями. К собачьим относятся волки, гиеновые собаки, гривистые волки, лисицы и шакалы, а также, разумеется, домашняя собака, Canis familiaris. Домашняя собака уже более десяти тысяч лет назад была приручена человеком. Активная селекция собачьих пород началась лишь много веков спустя при дворах вельмож Египта, Китая, а позже и Европы — по соображениям престижа. Все прочие псы вынуждены были добывать себе пропитание тяжелой службой: охотничьими, пастушескими, упряжными, сторожевыми или розыскными собаками. На Тибете долгое время было распространено погребение посредством собак — читай: путем поедания, — чего от сегодняшних собак больше не требуется.

Вы должны всегда иметь перед глазами эту предысторию, особенно в том случае, если склонны вырастить из своего маленького любимца прожорливую комнатную собачку, которая считает себя пупом земли. Пес только тогда чувствует себя счастливым, когда его используют по назначению, то есть когда в качестве полезного животного он выполняет свои собачьи обязанности.

Около шести я, нетвердо держась на ногах, добралась до дома. Чуть покачиваясь, я вошла в гостиную, наверное, чрезмерно громко напевая «Rule, Britannia, Britannia rule the waves»[94]. Моя льняная блузка все так же прилипала к колышущимся грудям, а несколько выбившихся прядей свисали на лицо.

Ну, ясно, судьба не упустит своего шанса. В гостиной сидели Урс и двое незнакомцев, которые ошарашенно уставились на меня круглыми глазами.

— Боже, посмотрите, кто пришел! — в один голос воскликнули моя кузина Иоланда и ее муж Арно — родственники по моему новому спутнику жизни.

— Прривет вссем, — с переливами пропела я.

Мои волнистые попугайчики с перепугу затрепыхались в клетке, а тупорылая тропическая рыбка забилась в водоросли.

Оба швейцарских родственника моего спутника на данный период жизни внезапно изобразили губами по широкой улыбке, однако глаза не приняли в ней никакого участия.

Слава богине, что я была еще не настолько пьяна, чтобы выразить вслух первое, что пришло в голову: «Боже, клептоманка и ее супруг, рыцарь удачи!», но настолько под хмельком, что воскликнула: «Минуточку, пересчитаю наши фарфоровые статуэтки!»

Двумя часами и двумя кофейниками крепкого кофе позже мы вчетвером сидели в «Альтен Центшойер»[95] и ждали заказанные пельмени по-таитянски и клецки по-швабски на аргентинском зеленом салате. Сказать по правде, разговор не клеился.

Раньше «Альтен Центшойер» был швабским учреждением, но после нескольких смен хозяев коренные жители здесь больше не столовались — по большей части изысканная туристская публика. Стряпня вроде бы осталась местной, но с налетом фьюжн[96]. Или это называется кроссовер? Ну, вы понимаете, чтобы подать образованным гостям швабские блюда и при этом не прослыть провинциалами, приходится подмети вать в них разные лакомства со всех пяти континентов.

И вот эти торжественные залы почтили своим присутствием Урсовы родственники.

Иоланда, клептоманка.

Она была живой легендой. Из всей необозримой кучи высокообразованных, благовоспитанных и благородных Штурценэггеров Иоланда де Армако, урожденная Штурценэггер, являла собой постыдное исключение. Ее неизлечимая клептомания зачастую приводила к таким чудовищным скандалам, что семейство было счастливо, когда она покинула Швейцарию и теперь тибрила все, что можно было унести, во Франции.

Там она встретила настоящего графа, Арно де Армако, к сожалению, обнищавшего. Он посчитал грациозную швейцарку и ее солидный «апанаж» [97] подарком судьбы. Дурные наклонности супруги он обнаружил только после свадьбы, по причине чего накрепко приковал ее к супружескому ложу. Во всяком случае, на светских приемах чета перестала появляться. Родовое имение с замком было спасено, но сам он с тех пор получил прозвище граф де Арманьяк [98]. Но, очевидно, Арно выносил (или выблевывал) крепкие напитки лучше, чем я, — он производил впечатление абсолютно трезвого человека.

Я икнула:

— На самом деле очень мило познакомиться с вами.

— quoi? [99]

Досадным образом оба говорили только по-французски. Она — поскольку выросла в Женеве. Он — по скольку был французом. Но, впрочем, я от этого даже выиграла: они не усекли, что я собиралась пересчитывать наши фарфоровые фигурки и бутылки виски. В вольном переводе девиз Штурценэггеров звучит так: «Родственники могут быть сколь угодно преступны, но оскорблять их недопустимо!»

Урс перевел.

Оба улыбнулись. Арно — в свой стакан, Иоланда — вдаль поверх моей головы. Я оглянулась. За соседним столиком сидели — очевидно, по застарелой привычке — три древние штутгартские знатные дамы при полном параде: в нарядах из «Алькантара» и всем содержимом шкатулок с драгоценностями. Лиловые волосы, через которые просвечивала поросячье-розовая кожица, высоко начесаны.

— Выпьем, — радостно заорала я им и подняла свой бокал, — за самый лучший в мире сорт яблок, кальвадос!

Дамы благосклонно кивнули мне.