Шикарная женщина бьет тревогу

Мне стало жарко. Я недвусмысленным жестом освободилась от кофточки. Правда, при этом запуталась в рукавах, столкнула со стола чашку, а потом рванула кофточку так, что в результате между ножками стула упал только клубок шерсти. Зато когда этот переполох улегся, я заблистала во всей своей шифоновой прелести.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — сказал Аарс.

То, что сногсшибательно, я и сама знала. Но тем не менее было приятно, что он не блеял про то, что я выгляжу иначе, чем представлено в объявлении.

— Так что там с твоим именем? Тебя назвали Аарс- Виктор, но ты предпочитаешь второе имя?

Он небрежно ослабил галстук. Очень миленький жест. И галстук тоже очень элегантный.

— Я хотел тебе сказать еще по телефону, но твой голос звучал так… сексуально, что я непременно хотел с тобой познакомиться.

Я улыбнулась. Соблазнительно.

— Спасибо. Твой голос тоже звучит очень… эротично.

— А теперь, когда я тебя вижу… вау!

Моя улыбка стала еще шире. Если он сейчас не признается, что на самом деле является католическим священником ИЛИ страдает импотенцией, я брошусь в разнузданный промискуитет.

— А теперь колись. Давай уже говори, в чем дело; Ларс-Виктор или Виктор-Ларс заглянул мне глубоко в глаза.

— Честно сказать, на твое объявление ответил мой брат, но потом, когда ты прислала ему голосовую почту, его покинуло мужество. Но не ответить тебе было бы низко, и он уговорил меня. Его зовут Аарс, а меня Виктор. — Виктор провел тыльной стороной ладони по лбу. — Фу. Вот и все. Ну, что ты на это скажешь?

Мне ужасно захотелось писать, но если я сейчас выйду, то он, чего доброго, исчезнет, не дождавшись моего возвращения. Я положила ногу на ногу.

— Что я на это скажу? Скажу, что ты теперь хочешь быстренько опрокинуть свой кофе и слинять. Так ведь?

Не звучало ли в моем голосе разочарование? Виктор улыбнулся:

— Совсем наоборот. Теперь, когда я узнал тебя живьем, меня от тебя и десять лошадиных сил не оторвут.

Успокоенная таким образом, я рискнула пойти в туалет. И успела в последнюю секунду.

Когда я вернулась, меня ждала свежая чашка моего напитка и два пончика. Этот мужчина знал, как завоевать такую роскошную женщину, как я. Уверенной мужской рукой он выбрал пончики с черникой. Средство, сильно стимулирующее половую потенцию — может, не каждой женщины, но уж мою-то точно [114].

И неудивительно, что обед плавно перешел в полдник, а наше общение даже по самым строгим меркам можно было обозначить как чрезвычайно удавшееся.

Виктор работал — туш! — дрессировщиком. Но сердце его принадлежало музыке. Он собирался, как только заработает достаточно денег, поступить в музыкальный институт по классу виолончели. Он напел мне Первую сюиту соль мажор для виолончели Иоганна Себастьяна Баха целиком — и ни одна нота из нее не показалась мне скучной. Между прелюдией и аллемандой я на четверть секунды вспомнила моего швейцарского жениха, который, возможно, — все еще лежал на ковре нашей гостиной с семью процентами алкоголя в крови в облаке чесночного аромата и, скорее всего, пропустил свой рейс на Вену. Но потом я снова отдалась исполнительскому мастерству Виктора, от которого у меня мурашки бегали по спине.

Я не отважилась напроситься к нему домой. Не могу гарантировать, что там ничего бы не случилось.

Наше прощание получилось несколько более интимным, чем это принято на первом свидании. Сначала Виктор по-братски поцеловал меня в лоб, я ответила ему сестринским поцелуем в щеку. А потом мои пальцы как-то сами по себе впились в его «Хьюго-Босс»-рубашку, а его руки притянули меня к нему, и наши губы слились в самом жарком поцелуе, каких не было со времен поцелуя Мэрилин Монро и Тони Кёртиса в сцене на яхте из «В джазе только девушки».

И, как водится, в этот самый момент открылась дверь «Винере» и на пороге появился Саймон, лучший друг и шеф Урса.

Моя вера в благоволящую мне судьбу сморщилась и скончалась.

«Ты пропала, старушка. Все равно что померла. Говно еще дымится» — такие или похожие мысли[115] роились в моей голове по дороге домой. Я шлепала пешком, чтобы трезво и по-деловому обдумать ту греческую трагедию, в которую махом превратилась моя жизнь.

Мои гормоны устроили свистопляску. И дело было не в менопаузе, которую я ожидала с минуты на минуту. Просто по сути своей я была моногамной верной шлепанцей — ну как я могла любить Урса и в то же время смотреть на Виктора как на лакомый кусочек?! А может, Виктор — это своего рода запасный выход, потому что меня внезапно обуял страх связать себя обязательствами? Может, мое самопожертвование на благо всех женщин Штутгарта, прибегающих к объявлениям, в действительности всего лишь отвлекающий маневр моего подсознания, чтобы не заниматься подлинной проблемой собственной жизни: нежелание связывать себя брачными узами? Может быть, формула Е = тс2 применима к пространству-времени флуктуации, то бишь бесконечное пространство и не константное время?

Ни на один из этих вопросов я не нашла ответа.