Шёл разведчик по войне

Позвал петухов.

— Петя, Петруша, идите сюда.

И дивное дело, петухи, белый стройный и подтянутый, точно лейб — гвардии поручик Петя и Петруша могучий, с широкой спиной, такой широкой, что на неё можно поставить самую большую бабы Хелину кастрюлю, со светло — коричневой, почти жёлтой шеей, пёстрой коричневой спиной, с чёрным, в синеву бьющем хвостом и с суровым, из — под низких бровей, взглядом оранжевых глаз, подошли к краю загона. Петя — резво выбрасывая ноги вперед, Петруша — важно и степенно.

— Спели бы, — попросил дед Эйнор. — Петя, начинай.

Петя взлетел на борт гнездового ящика, вытянул шею, запрокинул голову и прокричал.

— Кук — ка — ре — ку!

— Молодец, — дед Эйнор погладил его по шее. — А ты, Петруша. Спой — ка и ты.

Петруша хозяина уважал и повторно просить себя не принудил. Расправил грудь, широко и плавно взмахнул крыльями, подняв сенную труху и прочий сор с настила.

— Ку — ка — ре — ку — у — у!

— Молодец, — и его похвалил и погладил дед Эйнор. И обратился к белому. — Слышишь, Петя, а Петруша дольше тянет. Попробуй, обгони его.

— Кук — ка — ре — ку — у!

— Молодец, Петя, славно поешь. Петруша, слышишь как у Пети звонко выводится. А у тебя глуховато, как у старого парохода.

— Ку — ка — ре — ку — у — у — у!

— Петя, всё — таки у Петруши дольше…

— Кук — ка — ре — ку — у!

— А Петя звонче поет…

— Ку — ка — а — ре — ку — у — у — у — у!

Так у них и получалось. У Пети песня возглашалась звонче, зато у Петруши тянулась длиннее. Дед же нахваливал и подзадоривал то одного, то другого. А те старались не посрамить себя, горланили сначала на двор, потом на всю улицу, а как распелись, так небось в деревне ни двора ни дома не осталось, где не слышали бы петушиного состязания.

А Микко смеялся, уже не стоя, уже привалился к стене, ноги не держали от смеха, а под конец и на пол сел, до того забавным и смешным виделось ему состязание петухов и самое смешное, что поют они по просьбе деда.

Насладившись петушиным пением дед Эйнор сказал:

— Ну хватит, а то охрипните. И сил на куриц не останется. Молодцы, оба хорошо поёте.

Погладил разом обоих двумя руками, достал из кармана жменьку мелких подсолнечных семечек и протянул им на ладони. Те посмотрели наклоняя головы то одним, то другим глазом, склюнули по семечку с ладони, да по десятку на настил обронили и приговаривая.

— Кук — кву — ку, ко — ко. Кук — кву — ку, ко — ко, — то опускали семечки на настил, то опять брали в клювы, поднимали и снова клали на настил — подзывали куриц. Когда курицы прибежали на зов, дед высыпал им все семечки из ладони. А петухи с равнодушным достоинством отошли в сторону, как два мужика, которые принесли своим женам с заработков по большой пачке денег: эка, дескать, невидаль, много заработал — на то, мол, и мужик.

— Петя, Петруша, идите я и вас угощу, — дед высыпал ещё жменечку семечек, но поменьше первой, в сторонке от куриц.

Петухи опять начали своё призывное кокотание. И лишь уверившись, что супружницы их едой обеспечены и на новый гостинец не посягают, склевали сами.

— Видишь, петух настоящий хозяин. Сначала о семье позаботится, а потом уж о себе подумает. А почему? Потому что курица несётся, от неё потомство. А с плохого питания какие ж яички? Мелкие да жидкие. Значит и потомства сильного да здорового не будет. А возьми льва. Спит целыми днями, а самка, львица, охотится. Завалит добычу, так первым на еду лев бежит, и все ему лучшие куски уступают. Казалось бы не по совести… Ан нет. Лев территорию, на которой самка охотится, охраняет. А будет лев голодный, ослабнет на тощем пайке, какой с него защитник, как он территорию свою сохранит… Не сможет. Придут другие, прогонят, а этим и объедков не достанется, иди да с голоду помирай. Видишь как интересно и премудро в природе всё устроено. И всё к жизни, и всё ко благу. А мы, глупые людишки воюем, воюем… Никак миром договориться не хотим. Господи, помилуй нас грешных!

Снял с натянутой под потолком верёвки крапивный веник и подвесил на деревянный костыль вбитый в стену над куриными полатями. Тотчас налетели куры и принялись шелушить крапиву.