Шёл разведчик по войне

— Как же не любить этого маленького ангелочка!

Светланочка чем больше подрастает, тем больше на Федора походит. А это, говорят, к счастливой жизни, если дочь на отца похожа.

— Дай — то Бог, дай Бог, ей всяческого благополучия и счастья в жизни — баба Хеля поддержала примету краткой молитвой и перекрестилась.

Получили три письма от Федора, из госпиталя. Но он не ранен, а простудился, когда наводили переправу через водную преграду. Через какую не указал, значит нельзя, военная тайна.

— К наступлению готовились, — определил дед Эйнор.

В последнем письме писал, что выписывается из госпиталя и направляется в часть. Пока в резерв, поэтому просил за него не беспокоиться. И ещё просил, прислать ему тёплые вещи, шерстяные носки и варежки. Связали и Галина, и свекровь и тётя Надя помогала, и отправили ему аж по две пары носков и варежек.

— И я свяжу… Чулки ему тёплые свяжу, чтоб вот так было, — баба Хеля провела ребром ладони по середине бедра. — Ты отправишь Галине, а она пусть зятю от меня в подарок пошлёт. Тёпленько ему будет. И внученьке, кровинушке моей, свяжу свитерок и рейтузики.

— Хорошо, — согласился Микко.

Передают им приветы сват со сватьей и вся родня.

— Спасибо, им всем от нас тоже приветы отпиши.

Забыла тётя Галина в прошлом письме написать, в этом сообщает, что младшая золовка Люба пошла с лета работать, ей уже десять лет исполнилось, работает нянечкой в колхозных ясельках. Недавно они такое учудили! Всю деревню перепугали.

После обеда напоили деток маковым отваром, уложили спать, а сами купаться да землянику по бережку есть. Вечером матери возвращаются с сенокоса, а детки сопят во все свои носовые дырки, даже на кормление не разбудить.

— Ай — я — яй, какие озорницы, — покачала головой баба Хеля.

Дома весь «воспитательский состав» родители вицами отстегали, этак деток и опоить недолго. А с другой стороны посмотреть, что с них спрашивать, соплюхи ещё, самой старшей воспитательнице двенадцать только исполнилось. А с двенадцати в няньках редко держат, с двенадцати уже в поле работают.

И ещё на чистой странице приложили руку Светы и обвели её карандашом. А в середине написали: «Родным и любимым дедушке Эйнору и бабушке Хеле от внучки Светланочки».

— Ласточка моя, рученьку бабушке прислала, — умилилась баба Хеля и опять всплакнула. — Мне бы самой прочитать, в руках подержать. Я бы тогда и то, что она хотела написать, да не написала, на том листе прочитала. Но и за то спасибо. А рученьку Светочкину ты мне обязательно принеси.

— Принесу, когда можно будет, — пообещал Микко.

— Принеси, сыночек, обязательно принеси. А не писала Галя, крестили они Светочку?

— Нет, про это ничего не написано.

Баба Хеля вздохнула и с сердцем и болью сказала.

— Будь он проклят, и трижды проклят тот, кто войны затевает. Как же так можно! Племянник в финской армии, а зять в русской. Племянник хороший человек и зять замечательный, и подружились они, когда зять здесь был, в обнимку по деревне ходили. А сейчас им друг в друга стрелять? И мы, старики, на родную внучку посмотреть не можем… Господи, да что ж это такое на белом свете творится?!

Письмо в этот раз не взял, сказал, что на ту сторону пока не собирается, а когда соберётся, то зайдёт, возьмёт. А если не сможет зайти, то что ей, тете Галине, от них отписать.

— Напиши, живы мы и здоровы, чего ей и всем им желаем. Приветы всем передавай, и свату, и сватье, и всей родне, а Светочку, кровиночку, рыбоньку нашу, пусть от бабушки и дедушки поцелуют. Продуктами обеспечены, не голодаем. Слава Богу, у отца здоровье есть и заказы. Было бы и лучше, да с материалом плоховато, сухого дерева нет. Тётя приболела немного, спина у неё болит, поясница застуженная. Коза ещё доится, но в феврале запускать собираемся. Куры несутся, да по зиме какие ж яички. Скучаем и не забываем их. И напиши, чтоб обязательно крестили девочку. Так и напиши. Строго напиши: «Пока вы её не окрестите — вы ей не родители».

Ещё раз, вкратце, повторила всё, что нужно написать.

— Да от себя ещё добавь, что б она не сомневалась, не выдумываем мы, не успокаиваем её, всё у нас хорошо. И не ленись, пиши про всё, что видишь, про нашу жизнь подробно.

Пообещала потом, когда Микко будет уходить, ещё раз напомнить ему содержание письма, чтобы лучше запомнил. И заторопилась.

— Пойтту сестру проветтаю, — от юности и до преклонных лет прожившая сначала в Петербурге, а затем в Ленинграде, она так и не избавилась от акцента. — Тым из труппы утром сол, но не виттела, стоп она во твор выхоттила. А втера опять на поясницу саловалась.

— Погода испортится, — согласился дед Эйнор. — Мне тоже ноги крутит. Особенно колени.

— Ну, я посла.

Дед спросил.

— Надолго?

— Побутту. Ей отной кучно.

— А если засидишься, что нам есть?

— Сто хотитте, то перитте. На кухне картоска. Риппа в туховке. — И видимо измаялась ломать язык неудобными для неё русскими звуками, перешла обратно на финский. — Яичек немного в корзине. На масло обменять отложены, да ладно уж, скушайте по одному. Есть захотите, найдёте что, еда в доме есть.