Я осторожно приоткрыла дверь в палату Рида, чтобы проверить, не проснулся ли он. Комната выглядела такой же пустой, как и у моего отца, однако цветы от Джесса, мамы и от меня добавляли цветные акценты в однотонную белизну. Прошло четыре дня, с тех пор как Риду сделали операцию, и, хотя он, по словам врачей, быстро поправлялся, бо́льшую часть времени все равно спал, что в первую очередь было связано с обезболивающими, которые ему давали.
Впрочем, сейчас он не спал. У меня на губах расцвела улыбка, и я зашла в палату. И не забыла закрыть за собой дверь, чтобы мы смогли спокойно поговорить.
Я села в кресло возле кровати Рида.
– Хорошо выглядишь.
– Лгунья из тебя все еще плохая.
– Я серьезно. – Пусть он пока еще не полностью стал самим собой, но кожа уже казалась не такой бледной, круги под глазами – не такими темными, а после того как я вчера ушла, он помылся. Если нагнуться поближе, можно почувствовать запах шампуня, который я ему принесла.
– Тогда почему ты так далеко села, раз серьезно? – спросил Рид. Он приподнял бровь и многозначительно обвел меня взглядом с головы до ног. Возможно, я и выглядела получше, чем он, но и мою кожу покрывали порезы от осколков хрустального шара.
Я медлила, потому что боялась сделать ему больно.
– Уверен?
Рид кивнул и подвинулся в сторону, чтобы освободить для меня место на своей кровати. Я забралась к нему в постель, где как раз хватало места нам обоим, если тесно прижаться друг к другу. Он приобнял меня рукой за плечи и притянул к себе.
– Лучше?
– Намного лучше. – Рид наклонился, чтобы меня поцеловать. Его губы легко прижались к моим, как будто он ждал моего разрешения. Прильнув к нему, я провела языком по его нижней губе. Из его горла вырвался низкий звук. Поцелуй стал настойчивей, и мне захотелось, чтобы мы оказались не в больнице, а он выздоровел. Я дождаться не могла, когда мне разрешат снова забрать его домой. А там мы наконец-то сможем вместе принять душ, о котором говорили с первой ночи, когда только встретились.
Прежде чем теплое покалывание где-то внутри меня одержало верх над разумом, я отстранилась от Рида и уселась пониже в постели. Он повторил мое движение и повернулся на бок, чтобы видеть меня. При этом смотрел на меня с улыбкой, от которой мое сердце забилось быстрее.
– Я недавно разговаривала по телефону с папой.
– Как он себя чувствует?
– Хорошо, насколько возможно. – Он вышел из комы два дня назад, и от радости я разрыдалась, когда мне позвонила мама. – Сегодня в первый раз разрешили с ним поговорить. Он еле говорит, но очень обрадовался, услышав мой голос, и понимает, почему я не могу сейчас быть рядом с ним. Хотя я ему пообещала, что мы навестим его в Лондоне, когда тебе станет лучше.
– Мы?
Я кивнула.
– Конечно, как будто я когда-нибудь снова куда-то отправлюсь без тебя.
Рид рассмеялся.
– Признаешься им, что это я украл карты?
Я покачала головой.
– Зачем их волновать без причины? Что случилось, то случилось.
– А что, если Мюррей что-нибудь скажет?
– Не скажет, – с абсолютной уверенностью заявила я Риду. Как только его увезли в больницу, я приложила кучу усилий, чтобы убедить персонал клиники, что ножевое ранение Рида было несчастным случаем. После выяснения обстоятельств мне все-таки поверили и позволили тоже поехать в больницу. И лишь когда операция Рида закончилась, я вернулась обратно в свой магазин.
Мюррей даже с места не сдвинулся. Я вновь аккуратно завесила зеркало. Но несмотря на белую простыню, скрывшую от него отражение, Мюррей не отворачивался. Шевелился он, только если я его направляла. На такси я доставила его в больницу, и теперь Мюррей лежал в собственной палате на несколько этажей выше Рида – неподвижный, погруженный в свои страхи. Врачи решили, что у него случился инсульт, который превратил его в больного, за которым требовался постоянный уход. Мне жаль родителей Мюррея, которым приходилось заботиться о сыне, но к нему самому я так и не смогла ощутить жалости, потому что Мюррей получил то, что заслуживал.
– А ты как себя чувствуешь? – спросил Рид, вырывая меня из раздумий. Такое часто происходило в последнее время. Я просто терялась в воспоминаниях и нескончаемых «А что было бы, если», которые могли привести к менее благополучному финалу.
– Бывало и лучше, но у меня нет права жаловаться, потому что все, кого я люблю, идут на поправку. И похоже, я пока сохраню свой Архив.
– Правда?
Я кивнула:
– В связи со всеми этими беспорядками мои родители и другие Архивариусы приняли решение сейчас никак меня не наказывать.
– Что ж, не совсем оправдательный вердикт, но тоже отлично.
– Знаю, а хочешь узнать, что еще отлично?
– Что?
Я перегнулась через край кровати, чтобы дотянуться до лежащей на полу сумки. Охнув, я подняла ее и положила на колени, а затем извлекла оттуда толстую папку, которую вручила Риду.
Тот с непонимающим видом ее открыл.
– Что это?
– Сотни лет истории Архивариусов, – объявила я. – Так как тебе предстоит провести тут еще несколько дней, а по телевизору все равно идет одна чепуха, я подумала, что ты можешь начать читать ее уже сегодня.
– Зачем? – Рид полистал страницы.