Шипка

Огонь с турецкой стороны не ослабевал. Зато чем ближе подплывали Шелонин и Суровов к берегу, тем дальше уходили от них разрывы. Однако винтовочный огонь усиливался, и Иван ежеминутно прятал голову за бревно, прикрывая ладонью лицо Неболюбова, как будто его ладонь была выкована из броневого листа. Пули их миловали, и бревно ткнулось о берег. Игнат схватил Егора за плечи и выволок его на берег, поближе к каменному крутому срезу, куда не долетали турецкие пули. Он наклонился к груди Егора, приложил ухо и удовлетворенно сообщил:

— Дышит!

— Слава богу! — ответил Шелонип.

— Ты, Ваня, побудь около, вдноем нам тут делать нечего! — сказал Игнат.

Он распрямился, схватил ружье и побежал по тропинке вверх. А Шелонин приложился ухом к груди Егора и еще раз послушал. Дышит! Он вернулся к реке, набрал в кепи прохладной воды и опрокинул ее на лицо Неболюбова. После пятой дозы Егор потянулся и застонал.

— Егор! Жив! — обрадованно воскликнул Шелонин.

Тот приоткрыл глаза, чуть слышно проронил:

— Где я?

— На турецком берегу, Егор!

— Кажись, я не ранен, — промолвил Неболюбов очень слабым голосом, — Оглушило меня, Вапя, сильно оглушило. Спасибо тебе, что не бросил, утонул бы я, братец!.. Ты теперь беги туда, где все… Отдышусь, тоже там буду. Беги!..

IV

Игнат Суровов, проверив ружье и тронув штык, побежал по узкой тропинке, круто поднимавшейся в гору. Было еще темно, и не все виделось даже вблизи. Но зловещие сполохи непрерывно освещали местность, и Игнат понял, какой трудной оказалась дорога для первого рейса: лежали убитые и стонали раненые, в стороне валялись винтовки и окровавленные кепи.

Он увидел подпоручика Бородина, Половинку, других солдат своей роты и крайне обрадовался: в такой кутерьме легко затеряться. А наказ строг: всегда, при любых обстоятельствах находить свою роту и только с ней идти в бой. Вдруг Панас упал, и Суровов сразу же очутился около Половинки. А тот встал и, виновато оглядевшись, сказал, что его попутал черт и что он споткнулся и рухнул на ровном месте. Они бежали вперед, словно задавшись целью перегнать друг друга. Суровов до боли в глазах смотрел перед собой, но не видел ни турок, ни их красных фесок. Хоть бы поработать штыком и прикладом, на худой конец вот этим увесистым кулаком! Непроизвольно, на какое-то мгновение, ему припомнилась другая погоня. Было это за Вологдой, в дремучих вековых лесах. Подросший Игнашка вместе с отцом отправился на медведя, травившего молодой овес. Косолапого застали на месте преступления. Отец выстрелил и только ранил медведя. Второй выстрел сделать не удалось: рассвирепевшее животное подмяло и поломало неудачливого охотника. Игнашка потом даже не мог объяснить, как такое пришло ему в голову: он дико заорал и бросился на медведя. Косолапый стал удирать. Игнат преследовал его до ручья с крутыми берегами. Медведь не пожелал броситься в воду. Он встал на задние лапы и пошел навстречу своему врагу. Тогда Игнат обрушил на его голову удар такой силы, что оглушил медведя и поломал ружье. Косолапого он тут же прирезал. Потом запряг лошадь и привез в деревушку и медведя, и убитого отца, и поломанное ружье. За медведя его хвалили, за ружье ругали, о потере родителя сочувствовали. С тех пор слава о нем, как о сильнейшем в округе, распространилась по всему уезду…

Бежал Игнат Суровов, неслась цепью вся его рота. Турок не было видно, но все кричали!«ура» — надсадно и вразнобой. Встреченные сильным отем, солдаты залегли, на мокрую траву плюхнулся и Игнат с Панасом.

— Ишь шпарит! — с трудом произнес запыхавшийся после трудного бега Панас.

— Спрятался за камнями, — озабоченно проговорил Суровов, заметивший близкие огоньки. — Так и перестрелять всех может!

К ним подполз ротный Бородин. Его уже успела царапнуть турецкая пуля, но он не вытирал кровь, и она тонкой струйкой скользила по щеке. Он лег неподалеку от Суровова и что-то долго про себя прикидывал, пока не пришел к решению, которое показалось ему логичным и самым верным.

— На «ура» тут ничего не сделаешь, — сказал он, напряженно вглядываясь в камни-великаны. — Надо заходить с фланга. Действовать, ребята, смело и дерзко! За мной!

И первым пополз по примятой траве.

Игнат полз вторым…

Они поднимались и, встреченные огнем турок, снова падали на землю, а потом медленно, очень медленно ползли. Позади слышались стоны раненых, кто-то просил воды, кто-то умолял отнести подальше от басурманских пуль.

Суровов не оглядывался: он видел только ротного да эти серые камни, откуда прилетали пули. Игнат хотел спросить у ротного, сколько же не выбралось на этот берег и осталось на дне реки, но счел этот вопрос неуместным. По всему было видно, что рота не понесла больших потерь и что лишь единицы несчастливцев нашли свою гибель в быстрых и мутных водах Дуная.

— За мной! — крикнул подпоручик; он вскочил, будто подкинутый сильной пружиной. За ним помчалась вся рота.

Бородин распластался за невысокой каменной грядой. Суровов испугался, что ротный убит, но тот поднял годову и ткнул указательным пальцем в сторону каменистого вала.

— Открыть огонь по этим фескам!