Шиповник

– Ааааааа! – раздался удвоенный визг испуганных девок.

За окном тут же залилась лаем собака. Следом волна лая покатилась по всей деревне.

– Что вы орете, как оглашенные! Приснилось чего? – спросила проснувшаяся Катя, садясь на кровати.

Окошко комнаты, где на трех кроватях сидели три девки, одетые в светлые ночные рубашки, было открыто настежь. Запахи летнего сада, травы, жасмина, шиповника лились сквозь тонкую занавеску. Воздух еще не остыл от дневного тепла, но был свеж и напоен ароматами.

– Глядите, лунища-то какая – махнула рукой в сторону окна Наташа. – Никакой лампочки зажигать не надо. Все видно, только ты, Катька, бледная, как русалка, а ты, Лялька, пожелтела, будто желтухой болеешь.

– А я принцесса полей и лугов – вскочила Наташа на ноги и задрала подол рубахи, обнажая длинные худые ноги. – Эх, такую бы красоту миру показать – ни один мужик не устоял бы!

– Твоя красота у мужа в кулаке – показала кулак подруге Ляля.

– Подумаешь, сегодня он мне муж, а завтра – посторонний прохожий – села на кровать Наташа.

Луна поднялась выше и к окну приникла тень ветвистой сливы. Летняя ночь с птичий носок – не успеет начаться, уже кончается. Небо из темного стало серым и только там, куда проник лунный свет, оставалось цвета старинной бронзы.

– А мы, Кать, тебя испугались: смотрим, лежишь бледная, загадочная, сама с собой разговариваешь. Думали, что ты с духом Наполеона беседуешь или того хлеще, померла нечаянно и с того света нам приветы шлешь.

– Эх, девки, вы мне такой сон перебили! Вещий! Будто иду я по зеленой траве…

– Зеленое снится к богатству.

– Значит, по траве иду я зеленой и вижу озеро, а на озере лодочка качается….

– Озеро снится к разлуке.

– Ну вот, качается на воде лодочка, а в ней сидит мужчина.

– А мужчина молодой?

– Ничего так, моложавый. Вот смотрит он на меня внимательно и говорит: а я тебя, женщина, знаю. Тебя Катей зовут.

– Ух, ты! А ты его узнала?

– Нет, я его в первый раз видела.

– Да, – говорит он мне, а голос такой глухой, – мы с тобой были знакомы много-много лет тому назад. Только тогда тебя не Катей звали, а Марусей.

– Голос глухой, потому что он оборотень. А как его зовут, спросила?

– Да нет, он на меня ласково-ласково смотрит, а мне от этого плакать хочется. Так сердце щемит, как тогда, когда я Валерку Панова в армию провожала.

– Это ты чувствовала, наверное, что его Тамарка на свою сторону переманит.

– Ну так смотрю я на того дядьку и чуть не плачу…

– А он тебе Валерку не напомнил?

– Да нет, Валерка рыжий, а этот чернявый и волосы у него прямые, а у Валерки вьются. А глаза, кажется, зеленые…

– Как у кота. Точно оборотень.

– Да нет, у котов они желтые. «Хочу тебе открыть, Катя, секрет» – говорит он мне. «Давным—давно была ты мне женой, а я тебе мужем».

– Врет он, Кать, не верь. Нельзя оборотням верить.

– И утаил я от тебя сокровища.

– Вот подлый! Все они, мужики, подлючие.

– Эти сокровища, бриллианты и изумруды мне мать моя передала, когда я от тебя к Нюрке уходить собрался. Не любила мать моя тебя, Кать.

– Все свекрови змеи подколодные.

– Говорила она мне – как уйдешь от Маруси-Кати, так отдам тебе бриллианты, а не уйдешь – в могилу с собой заберу. А на самом деле я тебя любил, Кать, а с Нюркой у нас почти ничего и не было.

– Да было у них с Нюркой все, было, глаза его бесстыжие!

– Вот так он мне говорит, а сам глазами в сторону показывает. А в той стороне стоит баня с наличниками – точь-в-точь, как у тети Лиды. А тут вы завизжали. Чего визжали-то?

– Да мы, Кать, о тебе говорили, какая ты красивая. Как невеста в гробу. Как ты лежишь, рот, словно рыба разеваешь, сама с собой разговариваешь. А тут ты как дрыгнешь ногой! Муха что ли тебя укусила или комар – вон их сколько налетело – не надо было окно на ночь открывать. Все жарко вам, душно! Так он, значит, ничего тебе про то, где сокровища зарыты, не сказал?

– Слушайте, девки, а если вдруг мы вправду клад найдем, что мы с ним делать будем?

– Черепки что ли с железяками? – вон на той неделе я такой клад под яблоней раскопала, пришлось снова закапывать, только уже в крапиве за старой баней.

– Да нет, дурочка ненормальная, клад – это когда денег много. Ну, например, по мильону на каждую. Вот ты, например, что бы со своим миллионом делать стала?

– Я бы зубы себе фарфоровые вставила и на уши пластическую операцию сделала, а то они у меня торчат, как у Буратино.

– А я бы в Париж полетела, на Елисейские поля. Надела бы туфли-лодочки, кофту со стразами и юбку, которая все обтягивает. Вот так бы и ходила взад-вперед по Парижу.

– А думаешь, тебя бы кто там заметил? Там, в Париже, воз и маленькая тележка таких, как ты, ходит. А ты, Кать, что молчишь? Ты что, придумать ничего не можешь?

– А я бы, девки, купила себе ботинки на толстой подошве и пошла бы по святым местам. Вначале в Киев, потом к греческим старцам, а потом уж в Иерусалим.

– Что, неужели так пешком бы и пошла?

– Конечно. У меня прапрабабка была, Марусей звали. Когда от нее муж к Нюрке ушел, она пошла странствовать. Дошла до Иерусалима, но там захворала и умерла. Ее дочку свекровь воспитала.