Шипы и розы

Тут Пека снова попытался забыть свои бутсы на «Чичерине», но матросы привезли их на последней шлюпке вместе с багажом.

— Это чьи такие будут? — спросил веселый матрос, стоя на взлетающей шлюпке и размахивая бутсами. Пека делал вид, что не замечает.

— Это Пекины, Пекины! — закричала вся команда. — Не отрекайся, Пека!

И Пеке торжественно вручили в собственные руки его бутсы.

Ночью Пека пробрался в багаж, схватил ненавистные бутсы и, оглядываясь, вылез на палубу.

— Ну, — сказал Пека, — посмотрим, как вы теперь вернетесь, дряни полосатые!

И Пека выбросил бутсы в море. Волны слабо плеснули. Море съело бутсы, даже не разжевав.

Утром, когда мы подъезжали к Одессе, в багажном отделении начался скандал. Наш самый высокий футболист, по прозвищу Михей, никак не мог найти своих бутс.

— Они вот тут вечером лежали! — кричал он. — Я их вот сюда переложил. Куда же они подевались?

Все стояли вокруг. Все молчали. Пека продрался вперед и ахнул: знаменитые Пекины бутсы, красные с желтым, как ни в чем не бывало лежали на чемодане. Пека сообразил:

— Слушай, Михей, — сказал он, — на, бери мои. Носи их. Как раз по твоей ноге. И заграничные все-таки.

— А сам ты что же? — спросил Михей.

— Малы стали, вырос, — солидно ответил Пека.

Леонид Ленч

СКОЛЬЗКАЯ ТЕМА

Большой столичный каток. Весело пылают разноцветные электрические фонарики. Непрерывно играет джаз. Снежинки, а порой и конькобежцы падают под музыку. В стороне от главного круга, где с невозмутимо серьезными лицами подвизаются мастера и чемпионы, расположен небольшой ледяной загончик для начинающих. Здесь учат людей стоять на коньках, ходить по льду так, чтобы не напоминать при этом одно полезное, но не очень изящное домашнее животное, и уже затем, когда ледовая азбука освоена, приобщают их к великолепному таинству скольжения.

Здесь царство параллельных брусьев и кресел, напоминающих передвижные стулья для паралитиков. Здесь властвуют энергичные инструкторы в шерстяных свитерах и очаровательные инструкторши с изумительным румянцем на щеках, убедительно агитирующим за здоровый, полезный конькобежный спорт.

Николай Петрович ходит в загончик для начинающих уже два месяца, а учиться он начал, между нами говоря, еще в прошлом году. Николаю Петровичу далеко за сорок, он солидный консультант одного солидного учреждения, и коньки для него не самоцель, а лечебно-профилактическое средство.

Занимается с ним инструкторша Марина. Ей девятнадцать лет. Глаза у нее черные и круглые, как у птицы. В голубом с белым костюмчике, легкая и веселая, она похожа на Снегурочку.

Николай Петрович угнетает ее как ученик своей тупостью и полным отсутствием способностей к конькам. Когда он появляется, на льду в своем дорогом синем свитере, неповоротливый, неуклюжий, с криво разъезжающимися ногами и испуганно открытым ртом, Марина тяжело вздыхает и шепчет подруге Галинке:

— Мой приплелся. Здрассте, пожалуйста. Вот уж верблюд несчастный!..

Затем она делает очаровательно-любезную улыбку и подлетает к несчастному «верблюду» как раз в тот момент, когда он, отчаянно размахивая руками, тщетно пытается удержаться на ногах.

Инструкторшу Николай Петрович приветствует уже сидя на льду, подбирая упавшую с головы шапку.

— Здравствуйте, Мариночка. Я… того… немножко упал. Дайте мне вашу руку, я сейчас встану.

Процесс вставания длится долго, минуты три. За это время Николай Петрович садится на лед еще два раза. Наконец он поднимается и, укрепив ноги на льду в виде римской цифры пять основанием вверх, покорно ожидает приказа своей дрессировщицы.

— Смелее! — командует Марина. — Отталкивайтесь сначала левой ногой, потом правой. Ну, пошли!

Николай Петрович судорожно отталкивается сначала левой ногой, потом правой — и снова с размаху садится на лед.

— Сейчас, сейчас, — смущенно бормочет он, — это я так… Присел отдохнуть, на одну минуточку… Сейчас мы с вами, Мариночка, начнем так бегать, что небу жарко станет!

Марина кисло улыбается в ответ на эту риторическую фразу. Она хорошо знает, что небо может быть совершенно спокойно за свою температуру.

Урок длится больше часу. Николай Петрович к концу его делается багровым, сзади на его брюках темнеет некрасивое мокрое пятно — печальный след вынужденных посадок на лед. Марина же свежа и прекрасна, как всегда.

Расставаясь, Николай Петрович долго жмет руку Марины и, заглядывая ей в лицо своими собачье-добрыми близорукими глазами, скорбно шутит:

— А все-таки у меня кое-какие успехи обозначились. Правда, Мариночка? Раньше я — помните? — падал прямо плашмя, а теперь уже научился садиться!

Проходит еще месяц. Николай Петрович садится на лед реже, но катается, по мнению Марины, удручающе плохо. Начавшие учиться вместе с ним уже давно перешли в разряд мастеров и носятся как черти по главному кругу, а он все еще ковыляет в своем загончике для начинающих.

Сережа Корольков, главный инструктор, даже сказал как-то Марине:

— Имей в виду, Марина, что твой «верблюд» портит нам всю музыку. Из-за него мы никак не можем дать сто процентов выполнения плана.

Марина вспыхнула и ответила: