Шипы молчания (прогонка)

Я резко остановился, повернулся к нему лицом и вместо этого наткнулся на него. Я положила руку ему на живот, и жар прожёг его белую рубашку. Черт возьми, его пресс должен был быть твердым, как скала. Мои пальцы невольно сжались в мышцах, и на мгновение я испугалась, что притяну его ближе к себе.

" Как ты меня назвал ?" Мои руки дрожали, и гнев кипел, но здравомыслие взяло верх, и я отступил назад. Он либо был слишком слеп, чтобы это видеть, либо ему было плевать. Вероятно, последнее.

Его глаза сузились, когда он медленно обошел меня, его оценивающий взгляд оставлял за собой покалывающие следы.

«Одуванчик», — подписал он. «Цветок устойчив и символизирует выживание и восстание». Мое сердце подпрыгнуло к горлу. «Я хочу тебя трахнуть». Жар залил мое лицо, мои собственные эмоции вызвали у меня хлыстовую травму. Возмутительно неуместная пульсация пульсировала глубоко внутри меня, заставляя меня сжать бедра, как только он подписал следующие слова. — Я сделаю это хорошо для тебя.

Его рука сжалась вокруг моей, заставляя мой пульс подскочить, когда он притянул меня ближе. Моя грудь прижалась к нему, и по мне прокатилась дрожь. Он опустил голову, затем провел лицом вверх и вниз по моей шее.

Я поднялась на цыпочки, уткнулась носом в его шею, коснулась губами кожи и глубоко вдохнула его аромат. Прежде чем я осознал, что делаю, мои губы скользнули по его шее, целуя, облизывая, а затем посасывая его яремную вену.

Это было знакомство, похожее на удар под дых, но дело было не в моих развратных желаниях. Речь шла об установлении границ. Поэтому я делал все необходимое, чтобы донести эту мысль.

Я потянулся за булавой в сумочке. По моему организму пронесся прилив эндорфинов, но я проигнорировал их. Мой большой палец щелкнул выключателем, затем одним движением, все еще держа его руки вокруг меня, я закрыла глаза и распылила ему в лицо.

— Какого черта … — Его рука упала с моего тела.

Я отошла на три шага, оттолкнувшись от него. Его челюсть сжалась. Его глаза быстро покраснели.

Затем, не теряя времени, я развернулся и исчез в темноте.

ПЯТНАДЦАТЬ

ДАНТЕ

Т

его. Женщина.

Она будет либо моей самой большой любовью, либо моим самым большим разочарованием. Между ними не было бы ничего. Не тогда, когда дело касалось Феникса Ромеро.

Когда она прикоснулась ко мне, я чуть не потерял сознание. Прошли чертовы месяцы – годы – с тех пор, как я чувствовал что-либо, кроме боли, но когда ее рот прижался к моей шее, боль растаяла. На его месте был покой, тепло… что-то знакомое, чему я не мог дать названия.

Мои колени почти подогнулись, необходимость опуститься на них и умолять ее поцеловать меня, прикоснуться ко мне, все это было настолько ошеломляющим.

Пока она не оставила меня.

Я стоял там, ослепленный булавой, не понимая ее злобы по отношению ко мне. Я видел ее с другими людьми и следовал за ней, как ползун. Она была чистой милостью и улыбкой для всех остальных.

«Хотя она меня и поцеловала», — победно подумал я. Если бы ее губ на моей шее было достаточно, чтобы заставить меня затвердеть, я даже представить себе не мог, как приятно было бы чувствовать ее обнаженное тело, прижимающееся к моему.

Теплая ночь стала еще жарче из-за жжения на лице. Моя терпимость к боли не была тем, что можно было бы назвать нормальным. Два года назад что-то сработало в моем мозгу, и хотя я не помнил своего захвата, я знал, что мой болевой порог уже не тот. К сожалению, мои глаза отказывались видеть сквозь перцовый баллончик.

Я моргнул, и все, что я увидел, это размытость.

Шум города окружал меня повсюду. Я мог бы рискнуть пробраться к своей квартире, но меня, вероятно, сбил бы какой-нибудь парижанин.

Я вытащил свой телефон. — Позвони Сезару, — проворчал я в динамик.

Я чертовски уверен, что не стану здесь стоять, пока не прекратится это чертово горение.

«Босс».

«Забери меня на Елисейских полях, на улице от площади Согласия. Приезжай на машине один. Мне не нужно было объяснять это дерьмо Амону. Он был полностью поглощен сестрой-блондинкой и, вероятно, потребовал бы, чтобы я не расстраивала ее, преследуя Феникса. Ну, нет, не могу.

Я закончил разговор, а затем неуклюже попросил Сири позвонить в пекарню, известную лучшими круассанами в городе. С тем же успехом я мог бы принести пользу, пока стою здесь вслепую.

Возможно, она меня и бесит, но я бы дал ей шоколадные круассаны, и тогда, возможно, в следующий раз, когда она меня увидит, она будет ко мне добрее. Отличный шанс . Но я был никем иным, как настойчивым.

Пять минут спустя у меня была запланирована доставка на завтрашнее утро, и я повесил трубку как раз в тот момент, когда подъехал Сезар.

«Ты выглядишь дерьмово», — невозмутимо сказал он, хотя, должно быть, он все еще был в машине, поскольку я не слышал, как открывались или закрывались двери.

— Все еще лучше, чем ты, — протянул я. «А теперь не могли бы вы открыть мне дверь, чтобы я не ходил с поднятыми руками?»

Отсюда я мог слышать его фырканье. — Конечно, принцесса. На подходе."