Ширдак весёлый человек (повести и рассказы)

Закипает вода в тунче. Кулы-ага не жалеет заварки. Чай крепкий — и сон отступает от меня.

Чай мы пьём шагах в десяти от костра, на бурке. Долго засиживаться возле костра опасно. На свет ползут и фаланги, и каракурты, и скорпионы — всякая ядовитая нечисть.

Костёр слизал последние веточки и затих. И всё вокруг тоже затихло. Даже свет луны будто бы потускнел. Звёзды стали ярче. Собаки ушли в обход. Отара дремлет.

Кулы-ага положил под голову кривую свою палку — чабанскую жёсткую подушку — и опять засмотрелся на небо. И я тоже смотрю на небо. Вот она, путеводная Полярная звезда. Вот она, Большая Медведица. Всю ночь она крадётся, хочет обойти красавицу Звезду. К рассвету Большая Медведица передвинется к востоку, встанет за спиной Полярной звезды, и в это время над барханами появятся весёлые Плеяды.

Чабаны знают небо не хуже астрономов.

— Сынок, — сказал мне однажды Чары-ага, — если ты намерен ходить по пескам, ты должен знать пустыню, как свою ладонь, и, как свои пять пальцев на руке, — небо. Кто не знает неба, тот не узнает пустыню.

Овцы зашевелились, пошли. Мы с дядей Кулы поднимаемся и бредём следом за отарой.

Овцы теперь идут назад, к колодцу, к воде.

Небо светлеет, сладко пахнет пылью и травой.

Чары-ага утром встретит нас у костерка и угостит душистым, зелёным чаем.

— Доброе утро, чабан! — скажет он мне.

ЗОЛОТОЕ БЛЮДО

КИЗИЛ-АЯК

Мой родной аул самый лучший и самый красивый из всех, хоть и стоит он в пустыне Каракумы. В Каракумах вода — самая большая драгоценность, а возле моего аула протекает Амударья. Стоит хотя бы раз в жизни отведать воды из Амударьи, и вы не забудете её вкуса.

Но мой аул счастлив вдвойне. Его земли омывает ещё одна река, о которой ничего не ведал мой дедушка, и дедушка моего дедушки, хотя они жили на этой земле. Эта великая река родилась на моих глазах, и зовут её Каракумским каналом.

Имя моего аула — Кизил-Аяк.

В детстве я никак не мог понять, что же это такое — Кизил-аяк. Может, виноваты тут были мои родственники. Они, приезжая к нам, всегда подтрунивали надо мной:

— А ну-ка, покажи нам твои ножки! Раз ты кизил-аякский мальчик, значит, у тебя ножки золотые.

«Кизил» на туркменском языке — «красный», но слово это может употребляться и в значении «золотой». Аяк — нога. Вот и получается — «Золотая нога». Однако у соседних народов слово «аяк» означает «блюдо», «пиала», «чаша». У сказочного шаха Джемшида хранилось удивительное золотое блюдо — кизил-аяк. Глядя на это блюдо, шах Джемшид видел всё, что происходит на земле.

Я думаю, что аул получил своё имя из-за богатства прежних его жителей. Говорят, что отары овец покрывали здешние пески, как тучи, покрывают небо в ненастную погоду. Правда, отары эти принадлежали баям — местным богатеям. И когда народ взял власть в свои руки, баи вместе со своим скотом ушли за границу, но золотая чаша не оскудела.

Мой отец был среди первых шестидесяти дехкан (так у нас называются крестьяне), переселившихся из со: еднего аула в опустевший Кизил-Аяк, на его плодородные земли.

Много лет прошло с той поры. В наши дни Кизил-Аяк — поистине золотая чаша.

ПЕРВЫЕ МАШИНЫ

Наш дом стоял на отшибе. Сразу за домом клубилась зелёная буря зарослей. Всего ближе стоял к нам дом Аннали-ага. Чтобы поговорить с моим приятелем Язли, достаточно было забраться на крышу или на дерево.

— Ка-а-ю-у-м! — кричит он на всю степь с крыши своего дома.

Я оставляю чашку молока, выскакиваю во двор.

— Чее-е-го-о? — ору я в ответ что есть мочи.

— Иди-и к на-ам! — вопит Язли. — У папы железная арба!

Мчусь к дому Аннали-ага.

Во Дворе странное железное существо. На огромных колёсах, зубья, как лезвия топоров.

— Оно огонь ест! — шёпотом говорит Язли, а сам забирается на сиденье. — Полезай! Папа обещал прокатить нас. Не бойся, пока огня ему не дашь, оно не поедет.

Но я боюсь.

Из дома выходит Аннали-ага.

— Садись, верблюжонок, рядом с Язли.

Деваться мне некуда. Забираюсь на жёсткое сиденье. Аннали-ага завёл мотор. Железная арба затряслась, загрохотала, я вцепился в Язли, и мы поехали. Пока добирались до поля, я успел привыкнуть к запаху солярки, к грохоту и лязгу. Я даже рассмотрел, что за нами тащится ещё какая-то железная штуковина. Аннали-ага понял, куда я смотрю, и спросил:

— Знаешь, что это?

— Знаю! — выпалил я. — Это жеребёнок железной арбы.

Аннали-ага расхохотался.

— Плуг это, ребята! Плуг. А железная арба называется «трактор». Я буду работать, пахать землю, а вы домой бегите.

Так я познакомился с первой машиной.

Язли был постарше меня, я бродил за ним, как хвостик, слушал его и слушался.

— Нашёл! — кричит Язли, выдёргивая из-под куста солодки кучерявый гриб. — Давай-ка им колени намажем.

— Зачем?

— Чтобы бегать быстро. Тогда нас чёртово колесо не догонит.

Я озираюсь.

— Где оно?

— У моего дяди! Он садится на него, крутит ногами и едет быстрей, чем на лошади. Дядя приедет, я тебя позову.

Мы трём колени кучерявым грибом, выламываем длинные пруты и мчимся что есть духу, взметая пятками дорожную пыль.