Широки врата

На следующее утро Ланни отправился выяснить, как нанять автомобиль, а Витторио пошел в приподнятом настроении поискать своих друзей. Он обещал привести одного или нескольких на обед, если сможет найти. И он смог. Он вернулся и привёл трех гостей: товарища по лётной школе, товарища этого товарища и дальнего родственника, лейтенанта в отделе квартирмейстера. Все троё щелкнули каблуками, склонились в поклоне, как складные ножи, и поцеловали руку новобрачной Капитано. Все трое, оказалось, имели отличный аппетит и уплетали еду из дорогого ресторана. По континентальной моде все трое уставились на Марселину, на самом деле, они обнаружили, что трудно было сделать что-нибудь еще. Они были, как говорят французы, foudroyйs, итальянцы, fulminati, то есть, поражены громом. Они говорили о войне, такой eccitante, gloriosa, но их глаза постоянно возвращались к молодой новобрачной, а их фразы на английском, французском или итальянском запинались.

Так и должно было быть, это Ланни вскоре понял, так же как и Марселина. Она прибыла в рай танцующей леди. Здесь роились elegantissimi, внезапно оторванные от своих домов и отправленные в странные и непредвиденные земли. Большинству из них сказали, что их отправляют в Абиссинию, чтобы там стать консулами в древнеримском смысле. Но здесь, вместо этого, они оказались на пути к жестокой кровопролитной войне. Мало кто из них имел возможность встретиться с дамами из высшего общества Испании, которые жили в больших двухэтажных домах, имеющие мощеные мрамором патио, охлаждаемые фонтанами. В Марселине они нашли элегантность и изящество, светские манеры и умный разговор. Французский шик и американскую непринужденность, дух: попробуй — что — хочешь, получи — что — сможешь! Фашистские правила для своих собственных женщин предполагали материнство и внутренние достоинства, но не налагали таких ограничений на женщин из других стран или даже принадлежащим другим мужчинам.

Будет ли Марселина танцевать? Конечно, будет! Пространство очистилось, и появился оркестр, так что молодым людям, собиравшимся страдать от лишений, ран, а, возможно, и смерти, представилась возможность получить последнее удовольствие, намек на любовь, намек и имитацию романтики. Витторио придется сидеть и скрытно наблюдать, и стараться выглядеть не слишком сердитым, чтобы не показаться смешным. Он женился на танцующей леди и не мог запереть ее в замке Синей Бороды. Он не мог отказать своим товарищам то, что весь мир считает их социальным правом. Каждый получит свою очередь, а потом еще и вернется, сияя удовольствием, расскажет Витторио, что никто не танцует, как его жена.

Всё шло, как всегда. Никто и никакая сила на земле не удержит Марселину от удовольствия получать восхищение мужчин от ее танца. Она была существом этого возвышенного и сложного вида сексуальности, которая называется женским обаянием. Она будет играть с любовью, а затем бежать от неё, смеясь. Не злонамеренно, потому что это не было в ее природе, а весело, потому что она играла всю свою жизнь. Ей было скучно быть серьезной, Она относилась к серьёзности, как тореро относится к очень серьезному быку на ранних стадиях их встречи, взмахнув плащом в лицо существа, и легко уйдя с пути его нападения.

Так что жизнь в Севилье собиралась быть для Витторио, такой же, как и жизнь везде, смешение удовольствия и боли. Очень приятно остановиться в фешенебельной гостинице, свободно приглашать толпы друзей и играть роль гостеприимного хозяина за счет сэра Альфреда Помрой-Нилсона. С другой стороны с мучением наблюдать, как его возлюбленная танцует в объятиях какого-то другого мужчины, видеть ее лицо, все её улыбки и закрытые глаза в упоении. У Витторио были все мысли, которые были у ревнивого Мавра. И, надо признать, не без оснований. Ланни так же наблюдал и имел свои собственные мысли. Но он не мог возразить на заигрывания или излишество. Марселина восклицала: «Mon Dieu!», а Витторио восклицал: «Diacine![173]». и они оба будут спрашивать: «Как мы можем найти способ, чтобы помочь Альфи, если мы не заводим друзей?»

XI

Ланни наблюдал начало фашистского воспитания более чем пятнадцать лет назад, и вот теперь перед его социологическим глазом был конечный продукт для изучения. Эти молодые офицеры относились к нему с уважением и лично не оскорбляли, но их отношение ко всему нефашистскому миру выражало дисциплинированное и систематическое пренебрежение. Они очень мало знали об этом мире, и верили тому, чему их учили. Всякий раз, когда они говорили о международных делах, Ланни казалось, что он слышит голос Муссолини, дающего интервью Рику во время скорбной памяти Каннской конференции. Муссолини не был невеждой, а весьма образованным членом Социалистической партии и редактором. Он знал все слабые стороны буржуазных стран, тщательно отобрал худшие из них и представил их своим последователям. И теперь здесь была элита этих последователей, повторявшая его слова, как множество попок-попугаев в черных рубашках.