Широкий Дол

Мы свернули налево, мимо церкви, и поехали по дороге. Я то ли ожидала, то ли боялась какого-то знака от деревенских, но думала об этом с каким-то тупым равнодушием. Да, собственно, что еще они могли мне сделать? Они давно уже перестали меня любить; они давно уже научились меня ненавидеть, но не осмеливались предпринять против меня ничего реального; все это были только скрытые угрозы и какая-то детская жестокость. В принципе, я могла бы ездить по деревенской улице хоть каждый день, и если бы они попробовали сделать хоть что-то неприятное мне, то я могла стереть с лица земли всю деревню. Я могла сжечь их дома, лишив их крыши над головой. И они это знали.

Пока Тобермори шагал по деревенской улице, одна из женщин, половшая жалкую грядку овощей у себя в огородике, подняла голову, с первого взгляда узнала и моего прекрасного гунтера, и мою очаровательную серую амазонку и тут же, подхватив ребенка, исчезла за дверью дома. Дверь хлопнула так, словно кто-то вскрикнул, а затем я отчетливо услышала, как изнутри поспешно задвинули засов. И словно для того, чтобы отвлечь меня от столь прямого проявления невежливости – хотя я и так знала, как зовут эту нахалку, ее имя было Бетти Майлс, – последовала целая череда упреждающих хлопаний дверью. Люди, сидя без света возле своих маленьких окошек, возле холодных очагов над полупустыми кастрюлями и без гроша в кармане, увидели, как я еду по деревенской улице, услышали топот копыт Тобермори и встали, подошли к двери и хорошенько хлопнули ею раза два-три, словно говоря: двери этой деревни передо мной закрыты. И здесь меня тоже принимать не желали.

Я направила Тобермори к дому и остановилась лишь однажды, на минутку, чтобы взглянуть на огромное поле пшеницы, раскинувшееся там, где когда-то были общинные земли. Словно по какому-то волшебству под бледно-зеленым покрывалом начинавшей колоситься пшеницы проступали еле заметные пограничные отметины. Эти две долины еще сохранили свои очертания, хотя и не очень четкие. В том месте, где когда-то высился знаменитый огромный дуб и где после того, как его выкорчевали, осталась глубокая яма, все еще виднелось нечто вроде провала. И от этого места тянулись две тонкие бороздки – две бывшие широкие, утоптанные тропы, – уходившие наверх, в холмы, где вереск уже набирал бутоны и буйно зеленели папоротники. Своим усталым, но все еще ясным умом я понимала, что яму, оставшуюся от дуба, и эти тропы просто плохо засыпали – а все потому, что меня там не было и некому было проверить, как выполнена работа. Но я не сомневалась, что еще пара лет, и плуг сотрет все следы того, что эта земля когда-то была открыта для всех и всеми была любима и ею свободно пользовались все жители деревни.

Но мне – когда я ехала верхом на своем гунтере, изящно одетая, в хорошенькой шляпке, которая очень мне шла, – казалось, что я смогу распахивать и засеивать это поле хоть каждый год в течение тысячи лет, но любому сразу будет видно, где была та тропа, по которой деревенские дети гоняли своих гусей, а где стоял большой дуб, на котором влюбленные вырезали свои имена.

Руки мои вдруг стали какими-то невероятно тяжелыми, и я, с трудом приподнимая их, повернула Тобермори, и мы рысцой направились к дому. Стоял чудесный летний полдень – теплый, полный луговых ароматов и жужжания насекомых. Мое шелковое платье трепетало на ветру. Тобермори, почувствовав, что я ослабила поводья, тут же сменил рысь на легкий галоп. Но я, подскакивая в седле, чувствовала себя деревяшкой, в груди которой вместо сердца замороженный камень.

Только Гарри был рад моему возвращению, добродушный глупец. Когда я вошла, все пили чай в гостиной, и я принялась судорожно откалывать от волос шляпку, потому что она вдруг показалась мне слишком тесной.

– Как это приятно, что ты вновь разъезжаешь верхом по всему поместью! – воскликнул Гарри. Впрочем, голос его звучал несколько приглушенно, потому что он только что откусил огромный кусок кекса с фруктами.

Селия, явно встревоженная моей бледностью, внимательно на меня посмотрела, и я заметила, как они с Джоном переглянулись и Джон окинул меня профессионально оценивающим, нелюбящим взглядом.

– Выпей чаю, – сказала Селия, жестом прося Джона позвонить слугам. – Ты выглядишь усталой. Я прикажу принести еще чашку.

– Я совсем не устала и прекрасно себя чувствую, – с некоторым нетерпением ответила я. – Но ты была совершенно права, Селия: похоже, у нас и впрямь будет отличный урожай. Если лето будет хорошим, то мы наверняка сможем рассчитаться со многими долгами.