Широко закрытые глаза

Когда я проснулась, у меня горел свет. Но кто-то надел на прозрачный стеклянный шар бумажный пакет. И чего только люди не придумают! Я чувствовала себя немного лучше. Громкое гудение в моей голове перешло в тихое жужжание. Я попробовала включить свой мозг, как какое-нибудь радио. Это было прекрасное ощущение, снова иметь возможность думать, пусть даже и несколько рассеянно.

Ходж Кистлер сидел у моей постели, вытянув длинные ноги, сунув руки в карманы брюк. Он имел очень свирепый вид.

– Хелло! – сказала я.

Он вскочил.

– Хелло! Смотрите-ка, кто тут вдруг снова ожил! – Он низко склонился надо мной, сияя глазами.

– Что, собственно говоря, произошло?

– Если ты пообещаешь мне не падать сразу в обморок, я скажу тебе: понятия не имею!

– Разве вы его – или её – не поймали?

– Этот случай с тобой также загадочен, как и все остальное, происшедшее здесь за последнее время.

Вместе с силами ко мне вернулось и ехидство.

– Теперь лейтенант Штром может утверждать, что я умерла естественной смертью, случайно упав с постели.

За улыбкой Ходжа скрывались серьезность и ярость.

– Ты имеешь право высмеивать всех нас. Слышать больше не хочу о Штроме!

– Мне проломили череп?

– Тебе? Ну, что ты! Он же у тебя железобетонный! – пошутил, рассмеявшись, Ходж.

– Почему же тогда я так отвратительно себя чувствую?

– От этой вони. Принюхайся-ка кругом.

Я послушно принюхалась.

– Странно – пахнет, как…

– Как эфир?

– Да. Именно так. Эфир!

– Но тот, кто совершил все это свинство, не ограничился одним эфиром он использовал также и нафталин. Поэтому ты так плохо себя чувствуешь.

Только теперь до меня дошло, что Ходж обращается ко мне на «ты». Как ни странно, я не имела ничего против, а сделала тоже самое.

– Ты можешь за меня больше не волноваться.

– Ах, малышка! – он ласково похлопал меня по руке. – Мне ужасно жалко тебя!

– Мне следовало принять твое приглашение, – проговорила я, слабо улыбнувшись.

– Пожалуйста, шутки в сторону!

– Ты ведь не оставишь здесь меня одну сегодня ночью? – с ужасом спросила я.

– В этом ты можешь быть уверена. Я ведь и всю прошлую ночь тоже был здесь.

С этой успокаивающей мыслью я опять заснула. На этот раз глубоко и крепко. И проспала до следующего утра. Свет все ещё горел, хотя в комнату светило солнце. Ходж спал сном праведника, сидя в кресле у моей постели. Голова склонилась на сторону, руки свисали с подлокотников. Впервые с тех пор, как я его знала, он выглядел спокойно, почти по-детски.

Вдруг в холле послышались шаги. Я с трудом повернула голову в сторону двери. Мой приятель, тот худощавый полицейский, заглянул, приоткрыв дверь, посмотрел на меня с довольно глупым видом и снова удалился. Я попробовала осторожно поднять голову и заметила, к своей радости, что она не развалилась на части. Хотя было все ещё убийственно больно, но боль эта, однако, была уже более или менее терпимой. Я бесшумно перебралась на другой конец своего дивана, намереваясь встать с постели позади кресла, в котором спал Кистлер. Но он тут же проснулся.

– Хеда, что ты делаешь?

– Я голодна.

– Голодна? – с ужасом спросил он.

– Да, а почему я не могла проголодаться?

– Ты не можешь быть голодной, – решил он. – У тебя дурной желудок.

– Моему желудку совершенно все равно, дурной он, или нет. Во всяком случае, он пустой.

Он поднялся и потянулся.

– Есть только апельсиновый сок. Предписание врача. Вчера нельзя было ничего, сегодня – апельсиновый сок.

И больше я ничего не получила. Мы поспорили также и из-за того, что я собиралась встать с постели. Ходж позвонил доктору и, ворча, вернулся обратно.

– Доктор говорит, если у тебя такая лошадиная натура, что ты можешь встать, то, ради Бога, вставай. Но, если тебе станет плохо, ты должна немедленно снова лечь. А я не понимаю, почему тебе не плохо. Но у меня куча дел. И мне, собственно, нужно бы пойти на работу. Сегодня среда. Знаешь ли ты, что это значит? Среда! Я скажу этому полицейскому там, за дверью, чтобы он присмотрел за тобой.

Первым делом я выключила свет. Потом остановилась посреди своей спальни и огляделась по сторонам.

Кругом царил прямо-таки варварский беспорядок. По полу были разбросаны газеты, книги и журналы. Ящики буфета и комода были выдвинуты, вещи из них были выброшены и валялись на ковре. Даже тарелки и чашки были вынуты из посудного шкафа.

У меня закружилась голова. Что же все это должно означать?

Даже если люди, вернувшие меня к жизни, что-нибудь здесь искали, они не могли устроить такой беспорядок! Этот разгром носил печать злого умысла.

Я прошла в свою кухню. И здесь был страшный беспорядок. Ящики выдвинуты, все в них перевернуто. Я открыла чулан, где хранилась моя одежда – вся одежда валялась на полу. Мой чемодан был вскрыт, а его содержимое перерыто. Сама кухня имела ужасный вид. Но хуже всего выглядела комнатушка, занимаемая миссис Гэр. И тут меня осенило. Что же я за дура, однако!