Широкое течение

портрет Антона Карнилина; кузнец стоял возле молота в

богатырской позе с клещами на плече. Под фотографией

статья: «На вахте мира».

Таня отложила газету и, подперев щеки ладонями, не

шевелясь, следила, как молодые липы покрывали стол

беседки плотной скатертью листьев; она заговорила, как

бы размышляя вслух:

— Не люблю я желтые листья: нарядные, а нежи¬

вые... Красиво они падают, медленно, неохотно, земля от

них в рыжих узорах. А под ногами шуршат как-то зло¬

веще, будто по змеям шагаешь. Взглянешь наверх —

ветви-то уже наполовину голые, скучные. И так тоскли¬

во делается... А они все падают, падают...

Дмитрий Степанович взглянул на нее, улыбнулся и,

продолжая раскладывать саженцы, отозвался негромко,

с ласковым упреком:

— Что-то ты часто грустить стала, Таня...

— Я ведь не из веселых, — промолвила Таня, не ме¬

няя позы. — Да и веселиться-то не с чего.

— Ну, погрусти, — примирительно согласился учи¬

тель и ободряюще покивал ей головой: — От грусти душа

мягчает, делается светлее: вся пыль с нее смывается.

И мысли осеняют этакие поэтические...

— Какие там поэтические, — горько усмехнулась Та¬

ня, — просто сомнений много.

Дмитрий Степанович сел с ней рядом, вкрадчиво за¬

говорил, будто хотел в чем-то переубедить ее:

— Все это у тебя от любви, я знаю. А любовь, Та¬

ня, — если, конечно, это хорошая любовь, настоящая,—

как солнце: от нее лучи идут... Она дается человеку, как

награда, за веру, за щедрость души...

— Ох, правда, Дмитрий Степанович! — отозвалась

Таня. — Человек живет для счастья. А счастье без люб¬

ви не бывает. И чтобы оно было чистым, полным, надо

оберегать любовь от мелочей жизни.

¦ — Я всегда утверждал, что грусть склоняет челове¬

ка к философии. — заметил учитель,

Таня усмехнулась:

— Ну, уж философия!.. — И, понизив голос, поведала

Дмитрию Степановичу: — Просто боюсь всю жизнь про¬

жить одинокой.

— Такая-то красивая, милая?! — удивленно восклик¬

нул учитель. — И слушать не хочу!

— А ты поменьше думай об этом, Татьяна, — вме¬

шался в беседу Фирсонов. Приготовив вещи для погруз¬

ки, он критически огляделся, отряхнул брюки и, опус¬

каясь на ступеньку, сказал просто и убежденно: — Выхо¬

ди за него замуж, Татьяна.

Таня вздрогнула, вскинув голову, спросила с испу¬

гом:

— За кого?

Алексей Кузьмич кивнул на газету, лежащую рядом

с ней:

— За него. Он тебя любит.

Таня смутилась, в замешательстве прошептала чуть

слышно:

— Не знаю...

— И ты его любишь, — сказал Алексей Кузьмич.

— Не надо, Алексей, — умоляющим голосом возра¬

зила она, заволновалась, поспешно встала и ушла в сад.

Захотелось очутиться одной, спросить себя: любит ли

она его или... «Да что скрывать? Люблю!.. От людей

можно скрыть, от себя не скроешь. Люблю!.. Но что же

это такое?.. Радоваться бы надо, а мне делается страш¬

но. Ведь мы с ним ровесники, я даже старше его на пол¬

года... И каким-то он окажется потом?.. Теперь Люся ря¬

дом с ним. Она стала еще красивее. И поумнела, навер¬

ное...» — Она стояла под липой, положив локти на из¬

городь. Косые лучи заходящего солнца прощально осве¬

тили одетый в золото мир. Из открытого окна соседней

дачи слышалась музыка. Звуки плыли в воздухе медли¬

тельно, ощутимо-тягучие, как бы зримые; и думалось:

лови их и наматывай на пальцы, как тенета в яркий день

бабьего лета. Тане хотелось плакать...

С террасы доносились невнятные голоса; Таня знала,

что говорили о ней.

— Совсем недавно он был влюблен в Люсю Костро-

мину. И как!.. — сказала Елизавета Дмитриевна, подме¬

тая пол террасы.

— Мало ли, в кого мы влюбляемся сгоряча! — отве¬

тил Алексей Кузьмич. — Была вспышка и погасла.

— Погасла ли?.. — усомнилась Елизавета Дмит¬

риевна.

Она замела мусор в уголок, прикрыла его веником

и, садясь возле мужа, высказала, как давно решенное:

— Никто к ней не будет относиться лучше Ивана

Матвеевича. С ним она проживет, как за каменной сте¬

ной.

— А что, если эта каменная стена окажется со всех

четырех сторон? — возразил Алексей Кузьмич, хитро при¬

щурив один глаз от дыма трубки, потом нежно обнял

жену. — Стареем, Лиза. Раньше на таких, как Семиёнов,

ты глядеть не могла без гримасы, вспомни-ка. А сей¬

час за каменную стену потянуло, волнения пугают...

Устала ты немножко, моя хорошая.

— А мы в эти годы только расцветали, — торже¬

ствующе произнес Дмитрий Степанович.

Елизавета Дмитриевна сердито сбросила с плеч руку

му>^а, даже отодвинулась от него и проговорила недо¬

вольно:

— Никуда меня не потянуло! Таня мне как родная

сестра. Помучилась она все эти годы, хватит с нее.

— Что ты сердишься? — спросил Алексей Кузьмич.—

Я только высказываю свое мнение: один живет •— тлеет,

другой — горит. Некоторым нравится дым, мне — огонь.

И не думай, пожалуйста, что я плохо отношусь к Ивану

Матвеевичу. Он честный работник, у него есть какие-то

там творческие планы. Но будущее все-таки за Карни-

линым. Он знает, что хочет, знает, куда идет, и идет сме¬

ло, широко, и Таня должна ему помочь, окрылить, если

хочешь...

Елизавета Дмитриевна усмехнулась:

— Да, да: она его окрылит, он еще знаменитостью

станет, а потом бросит ее.

— Лиза, как тебе не стыдно! Подумай, что ты гово¬

ришь!..

— Он наплюет на то, что ему сейчас до нее расти да