Широкое течение

душевой, она с лихорадочным нетерпением стремилась

домой, скрываясь от грохота молотов, от копоти, от мрач¬

ного света сквозь задымленные окна. С отцом она держа¬

лась отчужденно, считая его виновником того, что с ней

произошло. С матерью теперь разговаривала мало и поч¬

ти совсем перестала смеяться. По вечерам по старой

привычке Люся снимала с вешалки свои наряды, глади¬

ла их, собираясь пойти куда-нибудь повеселиться. Но при¬

готовив платье или юбку с кофточкой, она вдруг чувство¬

вала усталость, — гул кузницы не покидал ее и дома,

настойчиво звучал в ушах, — всякое желание идти куда-

нибудь исчезало; на звонки Антипова она отвечала отка¬

зом и рано ложилась спать. И Антипов в эти минуты

неосознанно раздражал ее чем-то; всегда казался не¬

естественным, точно играл какую-то роль, как артист на

сцене; и от этого выглядел белой вороной среди кузне-

цов. «Надо поговорить с ним об этом...» — уже засыпая,

думала Люся.

Надежда Павловна видела, как отражается оабота на

ее любимой дочери, и горестно вздыхала украдкой. По

утрам, прежде чем разбудить Люсю, она подолгу и с

состраданием вглядывалась в ее лицо, потом тихонечко

касалась плеча дочери и просила шопотом:

— Вставай, девочка... Пора на завод.

Люся с усилием заставляла себя подыматься, молча

одевалась, молча завтракала и уходила.

Однажды Надежда Павловна заметила, как у Люси

скатилась со щеки слеза, упала на горячий утюг, заши¬

пела. Надежда Павловна приблизилась к дочери, полная

неизъяснимой материнской жалости к ней, прошептала:

— Доченька... Милая ты моя... Голубка... Измучи¬

лась... — И у самой задрожали губы.

Люся не выдержала. Она поставила утюг на кон¬

сервную банку, взглянула на свои руки: несмотря на пер¬

чатки, они были шершавые, в ссадинах, с неотмываемой

копотью в извилинах ладоней и под ногтями, когда-то

блестящими от лака; закрыла этими руками лицо и за¬

дрожала, задыхаясь от рыданий.

— Мамочка! Не могу я больше, — заговорила она

прерывисто. — Не могу!.. Не девичье это дело — ворочать

поковки. Не для женщин этот цех, эта работа...

Надежда Павловна поглаживала ее вздрагивающие

плечики, утешала, придерживая свое пенсне:

— Ну, не надо. Успокойся... Потерпи еще немного.

Вот я поговорю с отцом...

Однажды в воскресенье Люся была в театре и легла

спать поздно. Утром девушка не в силах была раскрыть

глаза. Она что-то пробурчала матери сонным и недоволь¬

ным голосом и отвернулась к стене.

На помощь Надежде Павловне пришел Леонид Гор¬

деевич.

— Вставай, Люська, а то проспишь! — громко ска¬

зал он, вытирая лицо полотенцем, усмехнулся и накло¬

нился над ней — с бороды упало ей на шею несколько

холодных капель. — Слышишь?

Люся внезапно вскинулась и прокричала отцу:

— Ну и просплю! Ну и пусть! Не нужна мне твоя

кузница!.. — Она была полна решимости не идти больше

на завод.

Леонид Гордеевич спокойно ответил:

— Почему — моя? Она также и твоя,

— Я не нуждаюсь в ней! Я ее ненавижу! И больше

туда не пойду. — И уткнулась опять в подушку.

— Люся! — воскликнула Надежда Павловна, как бы

предупреждая дочь.

—¦ Что ж, оставайся дома, спи, — все так же спокойно

сказал Леонид Гордеевич.—Ты будешь спать, а поковки

за тебя пусть проверяет другая девушка, ей наверно спать

не хочется... Только научи, что мне сказать людям, когда

они спросят, почему моя дочь не вышла на работу. Ска¬

зать, что она не хочет и не любит работать, не любит

вставать рано, умеет лишь веселиться?.. Так, что ли? Не

забывай, что ты сама согласилась идти в кузницу...

А кузница-то не танцевальный зал, а горячий цех.

Люся молчала. «Останусь дома, — мелькнула в голо¬

ве мысль, — лягу спать... Нет, не усну, сна уже нет.

Встану, уберусь, позавтракаю... А дальше что? Слонять¬

ся по комнате, по улице, как раньше? Прежнее, видно,

ушло, не вернуть. Мать будет вздыхать, отец перестанет

разговаривать...»

Она представила, как удивится бригада Карнилина,

когда на контроле вместо нее окажется другая девушка,

и Гришоня Курёнков, конечно, не упустит случая по¬

смеяться над Люсей:

«Ненадолго хватило огня у началы-шковой дочки —

угасла. Запах не по вкусу — не та атмосфера...— И Анто¬

на заденет наверняка: — Ненадежным оказался предмет

твоих вздыханий!..»

А Антон бросит с презрением:

«Что с нее взять!..»

И именно эти слова, которые Антон не говорил и, воз¬

можно, никогда не скажет,, испугали Люсю больше все¬

го. Неужели нет у нее за душой ничего такого, что по¬

надобилось бы людям?.. Интересный парень, этот Антон.

Совсем недавно он казался другим... Приятно и'немнож¬

ко страшно смотреть на него, когда он сердится: голова

наклоняется, широко открываются белки глаз, губы сжи¬

маются...

Люся села на кровати и протерла глаза.

Отец говорил:

— Уметь переломить и заставить себя приняться за

дело именно в тот момент, когда больше всего ничего не

хочется делать,—.в этом и сказывается воля человека,

Люся... Пойди-ка, умойся, сразу веселее будет.

Люся вздохнула, поднялась с кровати, — стало как-

то легче.

Как больной человек, минуя опасные моменты кризи¬

са, идет на выздоровление, так и Люся, перенеся свой

«кризис», медленно, день за днем, привязывалась к куз¬

нице. Ее не страшили теперь полыхающие огнем молоты,