Широкое течение

Таня прятала лицо в воротник котиковой шубки, виднелись лишь одни глаза.

— А вы не соглашались! — упрекнула она, просияв. — Иван Матвеевич спрашивает, не поведу ли я вас в балет.

Антон приостановился.

— Он так сказал? Ишь ты! Значит, он считает, что балет не для нас? А мы пойдем, Таня, обязательно пойдем!

…Антон и Таня все сильнее привязывались друг к другу. Он по-прежнему был почтителен и робок с нею, покорно следовал ее советам, смущался своей неловкости. И все чаще улавливала она в его взгляде сдержанное, какое-то благоговейное восхищение ею, которое говорило об искренней силе его чувства. Это возвышало ее в собственных глазах и пугало. Она видела, какие нераскрытые богатства таятся в его душе, и понимала, что наступит момент, и перед нею встанет во весь рост человек, могучий, цельный, широкого размаха, и заранее страшилась этого человека — страшилась и ревновала. Она подозревала, что любовь Антона к Люсе Костроминой, первая и пылкая его любовь, не прошла. В том, что Антон и Люся избегали друг друга, а находясь вместе, смущались, Таня улавливала что-то недосказанное, затаенное — и тревожилась. Но временами она отмечала неподдельное равнодушие Антона к девушке, и это ее успокаивало.

И сегодня в Большом театре, когда потухли хрустальные люстры и зазвучала музыка, Таня доверчиво вложила свою руку в руку Антона.

Вот он, любимый Антоном знакомый вальс, не раз слышанный им по радио!.. Сколько живописных красок, сколько веселья! И какие красивые, плавные, ритмичные движения!.. Эти подчиненные музыкальному ритму движения были близки и понятны Антону: у молота во время работы им руководил тот же неуловимый внутренний музыкальный ритм; он усмехнулся этому непрошенному сравнению.

Но вот пролетела последняя стая лебедей, и музыка смолкла.

Б антракте Таня показывала Антону театр; они прошлись по фойе, в буфете купили мороженое.

И снова вздрогнул и медленно разошелся по сторонам занавес. Теперь всю сцену — берег озера, залитый таинственным светом луны, — заполнили танцовщицы в белых воздушных одеждах — лебеди.

Все колыхалось, плыло, рябило в глазах. Ослепительная пестрота сцепы, музыка, тусклая позолота многоярусного зала, едва внятное благоухание духов, исходившее от волос Тани, нежное пожатие ее руки — все это сливалось воедино и наполняло душу ощущением полного, почти осязаемого счастья.

Напряжение, с которым Антон начал смотреть балет, улеглось. На душе его было спокойно и по-весеннему светло. Но вот опять ему представилась кузница, вся в зарницах вспышек, в синем дыму, в стройном гуле молотов; промелькнули знакомые лица кузнецов. Он мысленно отмахнулся, досадливо поморщившись. Никуда, видно, не скрыться от нее! Даже опасливо покосился на Таню, точно она могла догадаться, что он, глядя на балет, думает о своей кузнице.

По окончании представления Антон усиленно хлопал в ладоши: любовь победила зло.

— Вот мы с вами и в балете побывали, — сказала Таня, выходя из зала. — Понравилось?

— Да.

— Все поняли?

Он усмехнулся:

— Нет.

Таня обиженно приостановилась:

— И вы молчали?

— Что тут понимать? Сказка! Разбирать игру артистов, восхищаться техникой танца я не стану — не умею. — Помолчав, он взял ее под руку и сказал. — Бывает летом: духота, жара, зной, воздух горячий, липкий, все томится — дождя бы!.. И вдруг ударит ливень, сразу все посвежеет, зазеленеет и дышится легче. То, что мы видели, — для меня это дождь, честное слово! Смотри, отдыхай, восхищайся и думай! — Он рассмеялся простодушно. — Лезет мне в голову кузница, да и только! — Вставая в очередь к вешалке, он наклонился к Тане, шепнул: — И опять я благодарю вас. Побольше бы таких дождей — и урожай был бы отличный, честное слово!

Они оделись, спустились по ступенькам лестницы, прошли в сквер. Антон окинул взглядом театр — мощные колонны, скачущих коней над ними, запорошенных снегом. Снег валил густо, улицы были заполнены белой кипящей массой; свет фонарей тонул в ней, расплываясь матовыми пятнами. В шелестящей мгле торопливыми тенями стремились люди, двигались машины и троллейбусы. Город сделался каким-то седым, сказочно-древним; и весело думалось о заснеженных лесах, о дедушке Морозе с белой бородой, с красным, накаленным стужей носом.

— Вот это снег!.. — протянул Антон, глядя на Таню. Снежинки повисли у нее на ресницах, таяли на губах. — Настоящий новогодний!

— А знаете, что Безводов придумал? — оживленно сказала она и засмеялась. — Встречать Новый год за городом, на даче.

— Он выдумает!..

— Вы поедете?

— Я от Володи не отстану. А вы?

— Не знаю, — неопределенно ответила Таня, глядя сквозь валивший снег на красные огни реклам. — Встретить Новый год за городом, в лесу хорошо бы. Но я обещала встречать с Фирсоновыми. Вот если бы их склонить, Алексея Кузьмича…

Алексей Кузьмич только посмеивался над затеей Безводова:

— Староват я, Володя, гоняться за вами на лыжах по лесу.