За первую же неделю в школе, в разные дни, Деви успевает наградить пощечинами двух девчонок, назвавших ее сиротой. И хотя она выглядит щуплой, ни одна из пострадавших не осмеливается дать сдачи. Мешает этот пронзительный взгляд. У Деви материнские глаза. Они способны остановить бегущего зверя и принудить человека к подчинению. Деви получает прозвище Дикарка. Дело не только в ее загорелой докрасна коже — она и ведет себя так же необузданно, как нагие туземцы на островах. Кто-то высказывает предположение, что отец Деви — племенной вождь, у которого столько жен, что он уже позабыл, какая из них ее мать.
Однажды в столовой, за обедом, ее начинают дразнить сидящие рядом старшеклассницы.
— Эй, красотка, ты нас всех побьешь, если мы назовем тебя Дикаркой? — кричит одна.
Ответа нет.
— А если сиротой, тоже всех побьешь?
— Мы не против, — встревает третья. — Лучше пощечина от малявки, чем розги от учителей.
Все покатываются со смеху.
Через несколько дней, когда после обеденного перерыва всем предстоят игры на спортплощадке, Деви ускользает из класса в столовую и выливает на скрытую из виду часть скамьи полбутылки кетчупа. Старшеклассницы замечают это лишь тогда, когда поправить уже ничего нельзя. Им приходится идти на физкультуру в испачканных юбках, как будто у них вдруг начались месячные.
Деви невозможно приучить к дисциплине. Розги и лишние часы в классе после уроков для нее не наказание. В мучительные минуты она сбегает на острова, сжимая в руках отцовский подарок. Отполированная морем раковина наполняет ее далеким шумом волн, превращая горы в самую высокую и могучую из них. Голые ветки напоминают вынесенный на берег плавник, и в каждой слезинке есть океанская соль.
Только когда вдали уже рокочут муссоны и осень покидает деревья, ее жизнь содрогается от предвестия перемен. Как-то зябким ноябрьским утром на рубеже нырка природы в зиму Деви просыпается и обнаруживает, что у нее пошла носом кровь. По дороге в ванную она чувствует в воздухе какие-то колебания. Выглядывает в окно и видит там что-то странное, немыслимое.
— Кто ты? — спрашивает она.
За окном порхают разбухшие крупицы соли. Они дразнят гравитацию, взмывая выше, вместо того чтобы падать. Они бросают вызов этой силе, набирая скорость и увеличиваясь в размерах. Закончив наконец свой полет на земле или подоконнике снаружи, они исчезают. Это продолжается целый день — град, снег и все промежуточные стадии. Для Деви снег навсегда останется похожим на пылинки, цветочную пыльцу, соль, песок или клочки облаков — чем-то, постижимым только через аналогии. Тропическому зверьку, вскормленному норовистыми дождями и непрестанным шумом волн, снег всегда будет напоминать саван, окутывающий землю молчанием.
Вскоре враги превращаются в подружек. Ученицы держатся за руки, чтобы не упасть на льду, даже когда поскальзываются нарочно. Некоторые сосут градинки и раздают их всем подряд, как бесплатные леденцы.
Вечером того дня Деви любуется тем, как снег отражает свет на деревья, стены корпусов, уличные фонари, даже на луну и пустое небо. Теперь она понимает, что имел в виду отец, говоря о свечении земли. Подобно светлячкам и планктону, генерирующим свет, земля купается в своем собственном сиянии. Отец называл это геолюминесценцией. “В недрах океанского ложа прячется свет, и в снеге он тоже есть”, — говорил дочери Гириджа.
Наутро рассерженное солнце заставляет изморось отступить в тень деревьев и на границы школьной территории. Глядя, как иней на траве обращается в росу, Деви с надеждой ждет зимы.
Свое первое впечатление о снеге она сохранит на всю жизнь, как свою витую раковину. И само присутствие этого дня в ее памяти окрасит нежностью все остальные события в ее жизни — как предшествующие, так и последующие.
* * *
Гириджа Прасад меняет кресло-качалку на обычное — ведь теперь он знает, что земля капризна и непоседлива, как слабоумный старик. Почва, в незыблемости которой он раньше и не думал сомневаться, оказалась всего лишь ненадежной корочкой, плавающей поверх жидкой основы.
С каждым новым открытием 60-х годов ученым становится все труднее осмыслить устройство мира. Благодаря подводным аппаратам они убеждаются в том, что срединно-океанические хребты и впрямь постоянно извергают из себя новые земли, но это по-прежнему выглядит невероятным. Сердцевина планеты остается загадкой, а с нею и причины, вынуждающие нас блуждать, дрейфовать, тонуть и выныривать. Сдвинутые, а не кроткие, — вот кто наследует землю. Все держится не на твердых континентах и могучих океанах и даже не на путеводных полюсах, а на линиях геологических разломов. Как только на каком-нибудь хребте рождается пядь новой земли, где-то уходит в трещину пядь старой. Разломы и сдвиги поддерживают баланс.