Шиш вам, а не Землю!

Тем временем агент продолжал выкаблучиваться. То есть, он не прекращал свои, чуть ли не телепортационные перемещения ни на секунду, исчезая в одном месте и тут же появляясь в другом.

Остекленевшими глазами генералы, командующие космическими эскадрами, полками и армиями, смотрели на всё это непотребство.

Адъютанты, бывалые, участвовавшие в нелёгких учебных боях полковники, с бледными, как, вымоченный в хлорке, мел, лицами, стояли позади своих начальников и не знали, что предпринять.

В совещательной комнате зарождалась тихая паника, грозящая по мере своего развития, разрастись безобразно. Чтобы затем перекинуться на действующие армии, все полки и, частично — дивизии, и тем самым парализовать до того сытую, спокойную и беззаботную жизнь русской армии.

— Отставить! — вдруг рявкнул, перепугано Зимин и выстрелил из револьвера в потолок, отчего в последнем, то есть в потолке, образовалась дыра.

Потолок в месте попадания зиминской пули обвалился, и оттуда посыпались мышиный помёт и чья-то заначка — мухлявы разного достоинства.

Мухлявы были, как в пачках, так и по одиночке.

Оторопевшие полковники молча подсчитывали на лету свалившееся на них нежданное богатство.

Кто-то грохнулся в обморок.

Но тут же этот кто-то поднялся, не желая пропускать самое интересное — миг своей удачи, в случае возможного дележа посланного богом.

— Чья заначка? — грозно вопросил Зимин, прекрасно понимая, тем не менее, что заначка его и все мухлявы ворованы им, Зиминым собственноручно долгими, зимними ночами из государственной казны.

И в тот момент, когда Зимин спросил о принадлежности заначки, агент внезапно прекратил свои скачки в объёме ограниченного крепкими стенами штабного пространства и исчез.

А вместе с агентом исчезли и мухлявы.

Теперь уже трое полковников грохнулись в обморок.

Грешным делом эти полковники подумали, что ловкий агент помчался и к их заначкам.

— Во-он за тем стогом, — сказал Патрикеев и кивнул головой в направлении противоположного берега узкой, всего в один перелёт плевка, речки.

— Ты только что, Васёк, разгласил военную тайну, — угрюмо объявил Голенищев. — Ты предал нас, своих боевых товарищей и верных друзей и перешёл на сторону условного врага.

— И ничего он не предал! — вступилась за лейтенанта Пелагея Селёдкозасольская, услышавшая и слушавшая весь этот разговор. — Это мой стог. Сама его сложила. Тем летом. Никакой тайны из этого не делаю. То, что я кошу, знает всё село. То есть, вся наша Тюрьевкрошевка-Щихлебаловка.

— Ну вот, — повернулся к прапорщику Патрикеев. — А ты — «тайна, тайна»!.. Какая ж это тайна, если про неё всем известно?

— Так то про стог все знают! А то, что в нём НЛО замаскирован — только мы с тобой! — нечаянно проболтался Голенищев.

И тут же он прикусил язык. До окончательного разглашения военных секретов ему оставалось полшага.

— А ну рассказывай, нежить! — схватила Голенищева за грудки и чувствительно встряхнула Пелагея. — Какой такой нэлэо?… Отвечай, зараза, а то я из тебя сейчас всю твою заячью душу вытряхну.

— Уважаемая женщина, — заюлил прапор. — Так, ведь, мы не имеем никаких прав на разглашение секретных сведений. Нам за это начальство такого прочесону даст, что не возрадуемся. Вы уж, гражданка, совесть бы поимели, — обратился Голенищев к здравому смыслу Пелагеи Кузьминичны, возжелавшей удовлетворить своё праздное женское любопытство за счёт уменьшения общего количества государственных секретов.

Но барышня эта, царица огородов и полей, мастерица кошения травы и складывания скошенной травы в копны, не желала просто так сдаваться.

— Отвечай, кирзовое отродье, а не то я за себя не ручаюсь, — встряхнула она прапора снова так, что у того неприлично забренчали значки на покатой груди.

Лейтенант же сообразил, что хотя Голенищев и находится в данный момент в могучих женских руках, жизнь Голенищева всецело — в руках Патрикеева и висит она, эта жизнь в данную минуту на тонюсеньком волоске.

В общем, лейтенант Патрикеев бросился на защиту этой самой жизни своего приятеля.

— Уважаемая гражданка Пелагея, — умудрился влезть он между подчинённым и напавшей на подчинённого человекоподобной Пелагеей, фуриеобразной крестьянкой Селёдкозасольской. — Отпустите его, мадам, И мы вам, так и быть, в общих чертах обрисуем ситуацию. — Он вздохнул. — Всё равно, ведь, понадобится, ёлки-палки, ваша помощь. Поэтому, воле неволей, но и вас, мадам, придётся рано или поздно вводить в курс дела.

С видимым великим сожалением отказалась Пелагея Кузьминична от первоначального замысла, во что бы то ни стало вытряхнуть душу из бравого прапорщика и усилием воли заставила себя опустить руки с намертво зажатым в них прапорщиком.

— То-то же, — сказала она с некоторым облегчением.

Убивать по пятницам прапорщиков она не очень-то любила.

— Понимаете ли, мадам, я и Голенищев служим в специальном корпусе, который оказывает противодействие инопланетянам в тех случаях, если те, вдруг, решают захватить нашу планету, — начал, было, Патрикеев.

— Какую планету? — решительно перебила его Селёдкозасольская. — Точнее.