Шишкин

Нет, зло происходит от злой воли человека; Он, Всесовершеннейший, дал добро; не дар есть грех, а злоупотребление дара…

Дни наши пролетают в вихре. Некогда порой о себе подумать, не токмо о времени, в коем живем. Нет желания, часто, что греха таить, поразмышлять о главном, чего стою я в современном обществе, какую роль играю? Вопрос не праздный. Самолюбие задевает. И задумываешься глубоко лишь в вечернее или ночное уединение, когда никому не принадлежишь, кроме самого себя и Бога. Тогда лишь пытаешь себя, крепка ли вера твоя, поступил ли ты в дни суетные, как заповедала тебе Христова вера, какие дела сделал, которые свидетельствовали бы пред Спасителем нашим о доброй воле твоей?..

И длится беседа за полночь. А позже Ванечка возвращается по пустым московским улицам на квартиру. Лишь луна из облаков выглянет да залает собака глухо. А Ванечка думает об услышанном, благодарит Бога за беседу.

Отъезд Ванечки в Петербург огорчил и Капитона Ивановича. Как-никак, жаль было расставаться с человеком полюбившимся. Приняв рисунок с видом Елабуги, он дал Шишкину несколько рекомендательных писем к своим давним знакомым. Сказал на прощанье:

— В одной из книг вычитал я слова, кои запали в сердце. Только тот, кто в каждом состоянии, в каждый день недельный, в каждый час дневной, — всегда умеет делать самое полезнейшее, самое приличнейшее для блага собственного и других, только тот заслуживает имя мудрого; он, благоразумно располагая своею деятельностью, обладает искусством извлекать большие выгоды из капитала драгоценного времени. У него ни один день, ни один час не проходит без пользы.

Поцеловал и благословил на новую жизнь.

Морозным январским днем Иван Иванович отправился в Петербург, в Академию художеств.

Постукивали колеса на стыках рельсов. Мерно покачивались фонари в вагоне, а он поглядывал в окно, на заснеженные равнины и думал о том, как сложится судьба его, как-то Бог поможет ему в Академии. В Москве-то сжился, любовь товарищей и наставников приобрел.

А каково на новом месте будет?

Глава третья ЕСТЬ, ЕСТЬ БОГ НА СВЕТЕ

В Петербурге людно. По улицам сани, кареты катят. Спешат по Невскому молодые люди в шапках-треуголках, много военных, барынь и барышень.

Впрочем, ни в первый приезд, ни теперь северная столица не произвела впечатления. Не будь в ней Академии художеств, известных профессоров, кажется, незачем бы и ехать из Москвы.

Но стоило извозчику, миновав мост, свернуть влево и оказаться близ Академии, как сердце екнуло — страшно было от одной мысли, что надлежит представляться строгим профессорам.

Шишкин нанял квартиру по пятой линии Васильевского острова, между большим и средним проспектом в доме мещан Захаровых, на дворе, в каменном флигеле, в третьем этаже, и на исходе третьего дня известил родителей о посещении Академии.

Судьбе угодно было определить Ивана Ивановича в класс профессора Алексея Тарасовича Маркова, члена Совета Академии, за ним числилось несколько превосходных копий с Рафаэля и ряд образцовых религиозных композиций. Близкие люди за глаза называли Алексея Тарасовича философом, а за приверженность к классике «Колизеем Фортунычем». Любил он более гулять задумавшись, то есть философствовать, нежели работать. Главным трудом его жизни была картина «Фортуна и нищий», написанная еще в Риме, в период пансионерства[10]. За нее получил он в 1836 году звание академика. Написана на сюжет басни И. А. Крылова. Сюжет престранный. Нищему явилась Фортуна и принялась сыпать червонцы:

Да только с уговором:
Все будет золото, в суму что попадет,
Но если из сумы что на пол упадет,
То сделается сором.

Сгубила нищего алчность, порвалась под тяжестью монет сума, и обратилось золото в прах.

Трудно сказать, почему на этой теме остановился Алексей Тарасович. Возможно, повлияла на него смерть брата, скончавшегося в бедности и долгах.

Из Рима он вернулся в Петербург, где в Академии художеств полновластно царствовал тогда его друг инспектор академик Андрей Андреевич Кругов. Как вспоминает Иордан, с помощью Кругова, графа Ф. Л. Толстого и архитектора К. А. Тона, Марков «поместился в Академии п, не написав ничего на профессорное звание, был самым влиятельным профессором и имел бездну учеников».

В классе Маркова Иван Иванович принялся рисовать с натурщиков, но дело прискучило, и он обратился к пейзажам. Марков не смог понять Шишкина. «…Он обругал меня за пейзаж и послал к С. М. Воробьеву», — вспоминал Иван Иванович.

Так через месяц он оказался в классе Сократа Михайловича Воробьева.

Поступи Шишкин годом ранее в Академию, ему бы повезло, мог попасть к удивительному пейзажисту и педагогу Максиму Николаевичу Воробьеву, которому были обязаны художественным образованием М. Л. Лебедев, II. К. Айвазовский, Л. Ф. Лагорио…