Шиза. История одной клички

— В Барокке писали такие небы! — восхищённо ахнула Гульнур, поразив Тараса Григорьевича в самое сердце наивной корявостью фразы и трогательными ямочками на щеках. Может, в этот самый момент высшие силы и решили заключить на небесах странный брачный союз уставшего от жизни, вынужденного страдать среди ядовитых малолеток Тараса Григорьевича и смешливой девчушки, самой младшей во всём училище.

Лору вызывали несколько раз. Она всё пыталась в последний момент перед проверкой что-то подрисовать, подправить.

— Вы будете показывать работы, в конце концов, или нет?

— Ой, ну я, эт самое, сейчас.

— Лор, поздняк метаться! Иди, сдавайся!

— Я только ещё вот здесь поэтсамываю!

В конце урока Валентин Валентинович попросил студентов принести из натурного фонда предметы и драпировки для новых постановок, а сам по неизменной гномьей привычке незаметно исчез.

С невообразимой какофонией в группу ввалились обвешанные разноцветными тряпьём Перепёлкин с саксофоном, Хромцов в военной пилотке и с балалайкой и, конечно, Цесарский с дырявой гармошкой наперевес.

— Драпернём по натюрмордам!

— Выступает Великий и Ужасный Михаил Цесарский с двумя подтанцовками, — пафосно объявил свой выход Цесарский. — Музыка из нот, слова из словаря.

Мелодию «Амурских волн» выводил на саксофоне Перепёлкин. Хромцов в такт подтренькивал одинокой балалаечной струной. Инструмент же Цесарского был способен лишь на короткие, эротические вздохи, но зато сам Великий и Ужасный оказался обладателем красивого баритона:

Тихо в лесу,
Только не спит Гульнур,
Хочет Гульнур амур-мур-мур-мур…
Вот и не спит Гульнур.

Тихо в лесу,
Только не спит Гапон,
Ночью Гапон писал пятый том,
Вот и не спит Гапон.

Тихо в лесу,
Только не спит Армен,
Бедный Армен сломал себе член,
Вот и не спит Армен.

Во время исполнения последнего куплета Армен запустил в Цесарского увесистой «Анатомией для художников», хотя текст, без сомнения, принадлежал быстрому перепёлкинскому перу. Неуязвимый Цесарский, ловко увернувшись от снаряда, выскользнул в коридор.

— Дж-жаз-зз — это разговор-рр! — закатив глаза, проклокотал Перепёлкин.

Захватив с собой шляпу Гапона для сбора гонорара, новоявленный джаз-банд двинулся на улицу — радовать своим искусством несчастных прохожих. Следом побежал Шмындрик, самозабвенно стуча в загрунтованный холст, как в большой бубен. Но вскоре он, грустный и понурый, вернулся, вновь отвергнутый мужской компанией.

— Ян, ты не могла бы сходить вместе со мной?

— Куда, Шмындрик?

— Понимаешь, меня пригласили позировать старшему курсу, да мне как-то неловко идти одному.

«Если бы я решилась подзаработать «телом», то никого бы из группы с собой звать не стала, — подумала Янка, — тем более представителя противоположного пола. Но ведь у Шмындрика особый взгляд на жизнь!» Невзирая на щекотливость ситуации, Янке, безусловно, льстило доверие симпатичного юноши в таком сугубо интимном деле.

— Пошли! Сегодня буду твоим Брюсом Уиллисом — спасу.

В мастерской пятикурсников царил домашний уют. Для обиталища художников было удивительно чисто. На натянутых по стенам верёвочках, как бельё на прищепках, сохли сырые этюды. В шкафах и на полках — идеальный порядок (мечта Талдыбаева!). В углу круглый стол, застеленный вышитой скатертью, с фарфоровым чайным сервизом и горой сушек на блюде. За ширмой притаился поистине райский уголок: диван, торшер, рядом на тумбочке сборник стихов с чьими-то очками, пушистые тапочки на круглом домотканом коврике и, конечно, повсюду, до самого потолка картины, картины, картины.

Казалось, что здесь проживает добропорядочная семья творческих работников, но при внимательном рассмотрении у семейства обнаруживались явные странности. Например, на каждом мольберте была прикреплена табличка, интерпретирующая фамилию владельца: «Уманец — считай калека», «Гусев — свинье не товарищ», «Ешь ананасы, Рябченко, жуй, день твой последний приходит, буржуй!», «Колот — не тётка!», «Маслов, кашу не испортишь!»

На вешалке рядком висели рабочие, ярко расписанные краской халаты. На одном были генеральские погоны, а иконостас из медалей-орденов не вмещался даже с тыла. Следующий халат гангстера-неудачника был словно изрешечён автоматными очередями с запёкшимися в пулевых отверстиях кровавыми подтёками вперемешку с поцелуями, между лопатками красовалась огромная мишень с наливным яблочком в центре. Подол женского халатика украшала хохломская роспись с золотом, по спине другого прошлись босые белые ступни кукольного размера.