Низкую скрипучую дверь покосившейся хаты открыла весьма колоритная особа, способная запросто лишить всенародной славы и заработка бесподобного Милляра. Долгого вхождения в образ не требовалось. К тому же киностудия могла бы существенно сэкономить на гриме, костюмах и реквизите. Старушенция с первых минут знакомства поразила Янку своей прыткостью и бесцеремонностью. После дежурного приветствия сухопарая милляровская конкурентка, демонстрируя любезность, ловко сдёрнула с Янки короткое чёрное пальто, ставшее тесным маме Ире и потому презентованное дочери на очередной праздник. Когда Янка попыталась повесить «наследственную мантию» на вешалку, старуха буквально выдернула её из рук и скрылась в лабиринтах тёмных комнатушек, приговаривая как заклинание: «Там сподручнее будет, там сподручнее…»
На вышитой скатерти гостей ждал пузатый старинный самовар в окружении ватрушек, маринованных огурчиков, грибов, жирных блинов и жареных окорочков. При обилии икон последнее обстоятельство удивляло: вовсю шёл Великий пост. Бабка с энтузиазмом уплетала принесённую Антипом колбасу, чокалась водкой, беззлобно понося дочь матом, громко хохотала, обнажая единственный длинный коричневый зуб, то вдруг замирала и насупясь всматривалась в самую сердцевину Янкиного перстня.
Несмотря на долгую разлуку, поговорить родственникам было не о чем, поэтому, опрокинув по-быстрому несколько рюмашек, они принялись энергично ругаться, с искромётностью русской плясовой. Даже Валик похрюкивал необычайно бодро и сердито, изображая участие в общем веселье.
— Што ж ты, доща дорогая, не шибко-то маму торопишься навестить? Не заслужила, видать, от тебя такого почёта! Вот упаду, обмыть и то некому будет!
— Навещать-то вас — себе дороже! Не больно-то вы нас, мама, жалуете.
— А за што ж тебя, шалава подзаборная, жаловать-то? За то, што у прошлом годе у меня пухову подушку уташшыла иль за то, што последне одеяло пропила?
— Вот вам только и в радость, что судьбой меня моей попрекать УЖАСНОЙ!
— Ой, сю-сюдьбёй узясьнёй! Хто ж её изделал такой? В наше время аэротикой не занимались. Мало я тебя от хахилей твоих грёбасных спасала? Ихде благодарность? Подавчера кинулась, а настойки аптекарской и нету. Твоих рук дело! Тадысь, приходя ко мне: «Дайте, мама, денех. Ребёнок более, умирае». Как порядошна! Ну, я чё? На, доща! А у самой душа-то болить. Думаю, вдрух и взаправду помрёть Валенька наш родненький. Пошла, глядь, а эта сучка пьянюшша в дымину прям в грязи валятцца! ДАРАСТУДЫТТВОЮВТРИБОГАМАТНИХУ!!!
— Мама, идите на хер!
— Ну-ка тихо! — вмешался Антип — Мы чё тут собрались? Ругань, што ль, слушать? Останетесь вдвоём, перетрёте по-родственному. А щас предлагаю выпить за мою любимую девушку Яночку!
— И то верно! За тебя, Клеопатра!
В течение оживлённого застолья бабка несколько раз вскакивала и без лишних объяснений растворялась в закоулках сказочной избушки, состоящей, как пчелиные соты, из многочисленных ячеек-закутков. Странно, но с улицы домик казался гораздо меньше, чем изнутри. В моменты этих неожиданных исчезновений Мамлюда и Антип, пытаясь сгладить загадочное поведение хозяйки, резко переключались на Янку с утроенным благоговейным вниманием, которое выражалось в соревновании, кто быстрее напоит её водкой. Но Янка, находясь в необъяснимо отвратительном расположении духа, твёрдо стояла на своём и мрачно потягивала «кислятину»: «Боже! До чего я докатилась. Опустилась ниже канализации. Что за компания?! Алкоголичка плюс ведьма в маразме, овощ-дебил, психопат-уголовник и я — шиза в период обострения. Бесподобно! Но это всё равно лучше, чем чувствовать себя собачьей какашкой на продезинфицированной мамой Ирой кухне-операционной. Здесь хоть как-то уважают, своеобразно, конечно. Вон как все прыгают вокруг меня!»
Одно из «английских» бабкиных исчезновений закончилось продуктивно, и распорядительница банкета вынырнула из бездонных глубин Зазеркалья, победно демонстрируя замусоленную колоду карт. Янка терпеть не могла все карточные игры и никогда не могла оценить удовольствие «резаться в дурака», потому вздохнула с облегчением, когда услышала, что хозяйка намеревается гадать.
— Сначала по руке, — буркнула сивилла, подсев к Янке и обдавая её смесью ароматов плесени и свеженького перегара. Она стремительно сцапала сначала правую, потом левую Янкины ладони, молча ощупала их, поворачивая у самых глаз, и так же резко откинула в явном разочаровании, не возвращаясь больше к своему предложению. Затем старуха стала аккуратно раскладывать карты с такой оскорблён-но-кислой миной, что её длинный нос отвис, казалось, ниже загнутого подбородка.
— Бабанька, в очко сражнёмся! Пики-козыри, коки-пизари? — попытался загладить затянувшуюся паузу Антип.
— Притыкнися, наркомат! — грозно рявкнула старушонка и продолжила уже другим, елейным голоском — Вота вижу, дощенка, усё вижу. Вота ты — невеста в белой хвате. Народу тьма-тьмушша. Волнуе-переживае. Будя поворот в твоёй судьбе, будя.