Шизофрения

— Как? Уже весна? — дурашливо воскликнул тот, оглядываясь по сторонам. — А я даже и не заметил… с этими отчетами. Надо бы отметить, — он приостановился и глянул выжидательно.

— Пойдем-пойдем, — остановила его порыв Александра, — успеешь еще.

Они прошли к бассейну и расположились на шезлонгах. Александра убрала волосы за уши, откинула прядки со лба, надела темные очки и откинулась на спинку, наслаждаясь почти забытым в Москве теплом и солнечным светом.

— Ну, давай, говори, — благосклонно разрешила она и прикрыла глаза.

— Скажи, Сань, ты животных любишь? — неожиданно поинтересовался Зам.

— Животных? — она удивленно приподняла голову и, спустив очки, посмотрела на собеседника.

— Я не о себе, — хмыкнул тот. — Хотя порой думаю, что домашним животным в хороших руках лучше, чем людям живется. По телику недавно видел, в Москве даже кладбище для домашних любимцев открыли. Причем, заметил, по ландшафтной архитектуре и другим условиям, получше большинства обычных будет.

— У меня овчарка немецкая, — Александра снова откинула голову на спинку. — Титус Блэкбург зовут. По-домашнему — Тяпа. Отличный парень!

— Я вообще-то тоже животных люблю, — сказал Зам. — Почти всех. За их выносливость. За подсознательное стремление выжить. За основной, так сказать, инстинкт. Ведь не даром же на них медики эксперименты ставят? Да и в космос — кто первый полетел? — он устроился поудобнее, закинув руки за голову. — Началась у меня эта любовь, почти как у всех в детстве — с рыбок. Но с рыбами любовь закончилась довольно быстро. Они даже до собственного новоселья в аквариуме не дотянули. Ничего, кроме корма из засушенных рачков и вида на улицу из трехлитровой банки с подоконника так и не узнали, — печально вздохнул он.

— Ты что, их съел что ли по пьяни? — хмыкнула Александра.

— Ты что? — возмутился Зам. — Я тогда еще не пил — в первом классе-то. Пить позже начал… В пятом… Когда осознал несправедливое устройство мира, — он сделал паузу, видимо, ожидая расспросов, но Александра промолчала. — А вот с черепашкой — все по-другому было! — вернулся он к теме животных. — Ни тебе корм специальный покупать, ни какашки убирать. Красота! Она, вроде бы, есть и, вроде бы ее нет! Лазает где-то по квартире по полгода и сама себя веселит. Ласки не требует. Выползет, когда уже совсем с голодухи озвереет, клювом пощелкает — ты ей что-нибудь кинешь и не видно ее опять полгода. Так и дожили до очередной весны. И кто меня надоумил пойти с ней погулять на улицу? Вынес я свою Тортилку на газон одуванчиков погрызть и — через пару минут осиротел. Пока покурил, я ведь тогда в пятом классе учился, потому родители дома курить еще запрещали, гляжу — ее уже и след простыл! В момент! Куда делась — до сих пор понять не могу. Будто забуравилась в землю. Видно, тяга к свободе у черепах очень развита, — задумчиво сказал он. — Как у меня. Я ведь тоже в детстве из дома убегал. Дальние страны посмотреть хотел. Три дня в восточном направлении продвигался, пока менты с поезда не сняли, — опять сделал паузу, но Александра снова ничего не спросила. — Потом, — он продолжил рассказ, — через много лет, когда у меня уже дочка появилась — завели мы попугайчиков. Волнистых. Крикливых. Вот с ними было сложнее. Специальный корм, какашки опять же везде по дому, колокольчики-бубенчики в клетке, о которые они постоянно бошками долбились. А чего стоил их утренний гвалт? До подъема на работу еще два часа, а спать невозможно — птицы уже демонстрируют всем свое жизнелюбие и восторгаются по поводу очередного утра. Я вот здесь в Каире тоже рано стал просыпаться, — посетовал он. — С первыми муэдзинами. Да разве здесь поспишь? Солнце — каждое утро. Просто мрак! Так вот, о попугайчиках я говорил, — вернулся он к теме. — Поскольку их свободу перемещения по квартире никто не ограничивал, долго так продолжаться не могло. Оба погибли. Трагически. Один утонул в кастрюле с компотом, когда пытался оттуда кусок яблока выудить, а второй… Ты, Сань, не поверишь! Пришел я как-то домой с работы. По ящику показывали какой-то веселый фильм. Вся семья в гостиной и, понятно, мне на кухне ужинать в одиночестве не хотелось, вот я и намазал толстые куски мягкого белого хлеба печеночным паштетом и тоже пошел посмотреть кино… — голос Зама вдруг дрогнул, и он замолчал.

— Ну, давай, дальше рассказывай, раз уж начал, — приободрила его Александра, поворачивая голову вбок, чтобы лицо равномерно загорало.