«Биологические и неврологические термины совершенно неадекватны для полного исследования...
Я надеюсь, что вы не будете пытаться выстраивать в своем мышлении взаимосвязи (например, “соматической” организации с психиатрически важными феноменами), которые являются чисто воображаемыми или сравнительно недоказанными, но могут внушить вам мысль о том, что вы находитесь на твердой почве по сравнению с другой, крайне неосязаемой. Если человек действительно полагает, что его знания о нервах и синапсисах и тому подобном имеют приоритет по сравнению с его мыслями о знаках и символах, то все, что я могу сказать на этот счет: помоги ему Бог».
До сих пор все шло очень хорошо, но затем Салливан исключает исследование «уникальной индивидуальности» человека. Он говорит, что наша индивидуальность — большая ценность для наших жен и детей, но что она не интересует нас в научном плане. Однако для нас важен именно этот вопрос, когда мы рассматриваем, какова природа и статус психодинамических исследований. «Уникальная индивидуальность» как раз то, что нас интересует, ибо в «межличностных взаимоотношениях» Салливана то, кем мы являемся и как мы реагируем, крайне тесным образом связано с тем, кем является для нас другой человек, и наоборот. Салливан говорит, что есть нечто познаваемое, что находится вне сферы физической науки. После заявления о границах физической науки ему не удалось обосновать психодинамическую науку на ее собственном должном уровне, что может служить для нас предостережением.
Колби также показывает неудачу мыслителя, осознающего границы физической науки, удовлетворительным образом обосновать психодинамическую науку. Он говорит об уровнях интеграции в реальности и об абстракции в мышлении и пишет:
«На каждом уровне интеграции возникают характеристики и новые свойства, которые нельзя целиком объяснить в терминах низших уровней. Ибо для этих новых свойств требуются особые методы исследования и особый язык... На психическом уровне интеграции между нейронным и социальным мы утверждаем, что определенные свойства являются следствием того, что наш язык называет психическими функциями.
...Чем выше мы поднимаемся в теоретическом абстрагировании и чем далее мы уходим от материальных осязаемых веществ, тем более трудным представляется мне уяснение того, что мы имеем перед собой для обсуждения. Многие люди просто не могут понять, что значить теоретизировать на психическом уровне. Мы должны теперь оставить их как рожденных под несчастливой звездой и продолжить исследование на психологическом языке».
Каков же тогда психологический язык Колби? Мы видим, что в конечном счете мы не продвинулись куда-либо дальше. Он говорит:
«Мы считаем, что психические функции осуществляются гипотетическим психическим аппаратом. Это воображаемая теоретически постулированная организация, конструкт, который помогает нашему пониманию определенных наблюдаемых свойств... Но здесь нет прямого соответствия между психическим аппаратом и мозгом».