Шкаф с ночными кошмарами

– Я убила своего отца! О Господи, Кая, я убила его! Я схватила молоток… и убила его! Я даже не знала, что творю… Кая! – Она едва стояла, но все равно сжимала меня в тисках. Наши волосы спутались, прилипли к ее влажным щекам. Кира надавила на мое плечо, которое почему-то болело, но я не шелохнулась, позволяя ей обнимать меня. – Я не знаю, почему так поступила! Я не знаю… Я услышала, что он говорит… И я просто… не подумала…

Ее истерика длилась бесконечно, сменяя фазы: сначала интенсивные вопли и бессвязное бормотание, затем рациональное мышление, которое неизменно приводило к агрессии, и вновь истерика.

К одиннадцати часам вечера Кира высохла и обмякла, сидя прямо на полу и подтянув ноги к груди. Спустя столько часов она была похожа на скукожившееся печеное яблоко. Ее язык едва ворочался, когда она рассказывала о своей семье, отце и матери, веки подрагивали, глаза сонно смотрели прямо перед собой.

Вот какая сложилась картинка: отец Киры действительно был убийцей. После того как он убил ее мать четыре года назад, он внушил Кире, что она несет за случившееся такую же ответственность, как и он. Он запугал ее вероятными приключениями в тюрьме так сильно, что Кира никому и словом не обмолвилась о настоящей причине исчезновения мамы.

В начале первого ночи мне позвонил Крэйг и поинтересовался, есть ли у меня дома черный перец. Я солгала, что выбежала в магазин. Он удивился: «Ты пошла в магазин в час ночи?», и я ответила как можно более безразличным тоном: «Ты ведь готовишь в час ночи, почему мне нельзя пойти в магазин так поздно?».

Я отложила телефон на стол и посмотрела на Киру долгим терпеливым взглядом. Пока она молчала, у меня было время о многом подумать. Например, о том, что в больнице в морге на ночную смену остаются Дориан, его помощник Крэйг и еще какой-то парень. Раз Крэйг не разъезжает по городу на «Скорой», а готовит дома поздний ужин, значит, в морге или Дориан, или тот, второй. Я надеялась, что там Дориан – его, в любом случае, можно будет отвлечь и заговорить. А второго парня? Я даже его лица не помню.

Внутри меня родилось противное чувство страха перед провалом, пустило корни, прорастая из желудка тонкими лианами по венам к сердцу и мозгу. Что сказать Дориану (или еще хуже – тому парню), чтобы ненадолго убрался из морга? Как быстро я смогу переместить профессора в камеру? Как скоро обнаружат его труп?

Кира вдруг завалилась на пол, и я напряглась, глядя на нее сверху вниз – ожидала припадка или чего-то в этом духе. Но Кира не двигалась, и я решила, что она потеряла сознание от истощения, однако прислушавшись и уловив ее равномерное дыхание, поняла, что она спит.

Спит где попало, – мелькнула мысль, когда я удивленно выпрямилась, – прямо как я.

– Знаешь, почему ты ненавидишь меня? – вдруг вспомнила я, разглядывая Киру. – Потому что ты такая же, как я. Мы с тобой слишком похожи, и ты это видишь. И когда ты смотришь на меня, Кая, ты видишь себя. Ненавидишь именно себя.

Во сне Кира не похожа на ядовитую змею, выглядывающую из высокой травы, чтобы ужалить. Во сне она – ребенок в мешковатой одежде с темными волосами и бледной кожей.

Мы с ней заперты в этом архиве, будто на какой-то границе, и не можем сдвинуться с места. Потому что шаг в любую сторону – уже провал, проигрыш. И мне, по правде говоря, не хотелось ничего решать. Хотелось сидеть на стуле и не шевелиться. Замереть между этим моментом «до», когда все было как прежде, и «после» – когда все иначе.

Едва я запнулась на этой мысли, как тут же стыдливо покачала головой, напоминая себе, что я никогда не сдаюсь и не сбегаю. Взяв себя в руки, я присела рядом с Кирой на корточки и легонько коснулась ее плеча, позвав по имени.

Она мгновенно проснулась и пришла в себя. Наверное, ее сон не был таким глубоким, как мне показалось сначала – ее взгляд в рассеянном сумраке был осознанным и, хоть лицо было вялым и уставшим, когда она приподнялась на локте, а затем села, голос был решительным и полным сил.

– Ты права, Кая, – произнесла она, глядя на меня в упор. Мое имя, так естественно слетевшее с ее уст, удивило лишь меня, а Кира была сосредоточена на своей дальнейшей речи. – Я не стану гробить из-за него свою жизнь. Если его найдут – я сяду. А если нет, то и думать не буду. Он избивал мою маму и заставлял меня смотреть. Он изнасиловал ее при мне. И за это он не достоин того, чтобы я сожалела!

Убеждает себя в правильности принятого решения, – поняла я, молча слушая и даже взглядом не давая понять, что в ужасе от ее признаний.

– Да, ты права, – громче повторила она, резво поднимаясь на ноги. – Прости за все слова, которые я тебе наговорила.