Шкатулка рыцаря (сборник)

Чудовищно возвышались в звездном мерцании черные потусторонние пирамиды каменного угля. Вдруг голый Рубик выскакивал из горячо протопленной баньки на деревянный помост, с воплем бросался в кишащую звездами реку. За ним выскакивал слабоумный. Визжал, подпрыгивал, но в воду не лез. Рубик, отплевываясь, упруго лез на помост, отфыркивался. Навстречу выскакивал депрессивный принц. Голые, они странно походили друг на друга, даже члены у них были одинаковые, как у животных. Только Ботаник участия в этих играх не принимал. Сидел на скамеечке, зажав карабин между колен.

Во ржи, что так была густа…

У ног Ботаника валялась коробка с пазлом.

– Сцузати-ма, тата… – радовался румын. – Елена была бы счастлива… Бинэ, бинэ Елена… – Было так тихо, что мы с Врачом слышали каждое слово. – Авэти, тата… Враэу са кумпар… – негромко и ласково говорил румын, осторожно опускаясь на лавочку рядом с Ботаником. – Не остановить… Ничего не остановить… Ун миллион раз, тата… Ун миллион… Кондукатор хотел победы для всех для нас. Ему помешали. Собственные дети ему помешали. Валентин ушел из семьи, Зоя сбежала, а Нику пил. И мы с тобой не успели…

Он нежно погладил Ботаника по плечу:

– Мы с тобой тоже не успели, тата. Надо было сразу убрать церковника. Ласло Текеш – кошачьи глаза, помнишь мадьяра? Чего ждать от мадьяра? Евреи и мадьяры – вся смута в мире от них. Мы строили великую Дакию, тата, а евреи и мадьяры только и делали, что пили нашу ракию и имели наших женщин. Помнишь шефа секуритате? Ну да, Юлиана, генерала Юлиана Владу. Кондукатор почитал его своим другом, а он предал. И генерал Тудор Постелнику предал. Знаешь, что делал Тудор Постелнику в день, когда Кондукатора схватили?

– Наверное, готовил себе токану, – вполне разумно покивал Ботаник. – Он это любил. С парной телятиной.

– А Василе Миля? Разве не он должен был подарить победу Кондукатору? А что он сделал? Ты помнишь, что он сделал?

– Застрелился.

– Да, тата, предал!

– Можно добавить мелко нарезанный лук, – уже не так разумно, но понимающе покивал Ботаник. – Когда мука порозовеет, плеснуть в нее две ложки домашнего столового вина.

– Все предали Кондукатора, тата! Ни один человек, клявшийся ему в верности, не встал за его спиной!

– И, конечно, фригэруй, – уже совсем неразумно причмокнул губами Ботаник. – Подрумянить печень в коровьем масле.

– И Виктор Стэнкулеску оставил Кондукатора! Даже Виктор! Ты слышишь, тата? Тебя не было, тебя тогда отозвали. Я жалел, что тебя нет. И Вирджил Мэгуряну! И Джелу Войкулеску! – Румын застонал, сжав голову влажными руками. – Кто громче Виктора рассуждал о великой Дакии? О великой свободной Дакии, которая протянется от Вены до Чёрного моря. Кондукатор, как никому, верил Джелу. А Джелу скомандовал десантникам: «Стреляйте в них! Стреляйте! Приказываю». И десантники стали стрелять в Елену и в Кондукатора…

– Чулама…

– Все предали, тата. Я тоже едва ушел. Они перерыли весь отдел, смели отчеты с полок, разобрали ящики, архивы. Вскрыли системные блоки компьютеров, забрали звездные каталоги. Они знали, что мы работаем на великую победу Кондукатора, тата, поэтому и забрали всё. Потом я видел стенограмму допроса. Грязная жалкая бумажонка! Судьбу мира, тата, почему-то вершат предатели. – Румын поднял голову и с глубокой тоской уставился на звезды. – Все сущее из илема, тата. Из смеси нейтронного газа и излучения.

У голых ног румына счастливо устраивался слабоумный.

Он вил свое гнездо шумно и радостно, как большая голая собака.

Во ржи, что так была густа… Слабоумный светился. «Фарит колечко себе купил, – по-детски лепетал он. – Рубик послал Фарита в «Янтарь» приглядеться. Вход, сигнализация, охрана. А там в каждой витрине золото. Рубик любит, когда много золота. А у Фарита в голове пусто. – Слабоумный счастливо рассмеялся. – Он жадный, он сильно жадный, Нику. Он ходил между витрин и наводил порчу на продавщиц. И радовался тому, что золото всё дорожает и дорожает. А потом купил себе бронзовое колечко. Самое дешевое, – захихикал слабоумный. – Остальное, сказал, сами возьмем».

И не выдержал: «Нику, я тоже хочу колечко».

– Будем в магазине, – разрешил румын, – выберешь себе самое толстое.

– Золотое? Настоящее золотое? – обрадовался слабоумный. – Я его на пальчик надену! – Он счастливо показал свой грязный безымянный палец. – Видишь, какая царапина? Это я хворост таскал, Нику. Распухло. Но на мне все заживает. На мне, Нику, как на собаке, все заживает. Если мне палец отстрелить, – счастливо похвастался слабоумный, – через три дня новый вырастет!

– А мы проверим, – засмеялся румын.

И негромко приказал: «Ца плацере, тата!»

Наверное, слабоумный знал несколько румынских слов, потому что вдруг взвизгнул, вскакивая на ноги: «Ты что? Мулт! Нику пошутил!»

Но Ботаник уже вскинул карабин, и первая пуля попала в пазл.