Шкатулка рыцаря (сборник)

«Ну, входит негр в бар, мокрый, конечно. Дождь-то не прекращается. Негр совсем промерз, кричит с порога: мне белого сухого! Не устраивают его черные…»

«А карпа резать некрупно, – бубнил Ботаник. – В муке обвалять, в масле обжарить. Ломтики лука отдельно. Красное вино отдельно…»

Сдержанная, притершаяся компания.

Заказав пива, я пригляделся к будущему тестю.

Вчера, похоже, он не ограничился тремя рюмками анисовой. А может, с Натальей Николаевной играл в шахматы. На изрезанном морщинами лбу выступил некрупный блаженный пот.

«Дело в системе, – солидно бормотал Циолковский. – Игра на бирже, дарвиновский отбор, шахматы, различные модели экономической конкуренции…»

«Вот, вот, шахматы, – блаженно соглашался Ботаник. – Это вам не штанга…»

Слова Ботаника мне понравились. Я призывно помахал ему рукой, но будущий тесть не смотрел в мою сторону. Может, специально. Тоже ко всему присматривался. У каждого места своя душа. У открытых лесных полян душа светлая, солнечная, у запущенных городских свалок – угрюмая, с душком, с влажной гнильцой, с глубокими тенями, у тихих омутов – смутная, с неясными силуэтами робких утопленниц, а вот душа нашей «реанимации» отчетливо отдавала мочой и пивом.

«Из последних математических моделей ясно следует, что мы просто не могли появиться в этом мире…»

Мысленно я поаплодировал Циолковскому.

Решил: поболтаю с Хорем и Калинычем, примкну к ним.

«Знаешь, что я сейчас вытворила?» – услышал я, вынув из кармана дергающийся мобильник. В отделе Инессы (цветное стекло) все девчонки знали, что у Архиповны каменное сердце. «Замуж вышла?» – ни с того ни с сего понадеялся я. «Если бы! – обрадовалась Инесса. – Я месячную премию спустила в бутике». – «Поздравляю!» – «Тебе понравится, Кручинин. Во-первых, кислотные гольфики с отдельными пальчиками, во-вторых, чулочки-сеточки…»

Потрепанное пучеглазое существо в пыльных шароварах и в таком же пыльном пиджаке всплыло рядом с моим столиком.

«Вечером зайдешь, продемонстрирую пальчики…»

«Привет тебе, человек!» – сказало всплывшее рядом существо.

«Я перезвоню!» – оборвал я разговор и уставился на пучеглазого.

«Привет тебе, человек, – повторило это существо. Видимо, прилетело из другой галактики. – Видишь, какая пыльная на мне одежда?» Я невольно кивнул. «Хочешь, расскажу, как надо жить, чтобы одеваться как я?»

Я снова кивнул. Не походил он на Хоря с Калинычем.

«Я прожил большую поучительную жизнь, – заявило пыльное существо. – Пропил двухкомнатную «хрущевку». Выгнал на улицу беременную жену. Ребенка отдал в детдом. Мошенничал. Сидел. Лечился. Споил лечащего врача». Вряд ли список его темных дел этим ограничивался, просто со стороны пивного киоска (мы стояли у столика под открытым небом) крикнули: «Эй!» – и существо в пыльном пиджаке мгновенно развернулось к киоску.

– Эй, чего стоишь?

– А чего тут такого?

– Эй, давай в подсобку!

– А чего там такого особенного?

– Ящики уложить надо!

Видимо, это было заманчивое предложение, потому что товарищ Эй беспрекословно отправился в подсобку.

9

«Кластеры… Волновые коллапсы…»

«Социальные революции тоже вызываются притяжениями…»

У Циолковского много чего скопилось на душе. «Ход коня можно расценивать и так…» – поддержал его Ботаник.

– А мне – две!

Судорожные глотательные движения.

Для новоприбывшего «реанимация» не являлась каким-то особенным информационным пространством. Просто он жаждал. Он поводил удлиненной, как у гуся, головой, мутные глаза помаргивали. Великий немецкий поэт Гёте считал, что человеческий череп каким-то неопределенным образом развился из шейного позвонка. Жалко, Гёте не видел моего визави: один взгляд на него делал теорию немецкого классика стройной и убедительной.

– Ты ведь Шурка?

– Предположим, пожалуйста.

Хорь и Калиныч не удивился. Наверное, считал, что истинный интеллигент так и должен разговаривать.

– Пивко-то холодное?

– Да уж извините, холодное.

– Ты что такое несешь?

В кармане у меня, кстати, лежал конверт. При удобном случае я должен был как бы случайно выложить конверт на столик. На конверте страдающей женской рукой было начертано: «Шурке Воткину». Но, похоже, этот Хорь и Калиныч без всякого конверта узнал меня.

– Я у тебя пять кусков занимал.

– Извини сердечно, – догадался я.

Хорь и Калиныч опять не удивился. Наверное, считал, что спивающиеся интеллигенты именно так разговаривают. По его мутным счастливым глазам было видно, что он давно не встречал такого дурака, как я. Кривая грязная рука без стеснения залезла в мой пакетик с орешками. Компания Ботаника его не интересовала, а вот на товарища Эй он несколько раз обернулся. Завершив в подсобке таинственные, но, видимо, необходимые работы, товарищ Эй раскладывал на мятой газетке закусь. У них там, в другой галактике, понял я, пробку из бутылки обычно вышибает бритый татарин. Они такого возят в специальном отсеке фотонного звездолета.

– Бабками интересуешься?

– Спасибо, пожалуйста.

– А фотками?

– Извини сердечно.

– Если хочешь бабки, без фоток нельзя.

Хорь и Калиныч явно считал, что я понимаю его тарабарщину.