Шкатулка с бабочкой

— Я знаю. Но ты расстроена, — заметил он и снова улыбнулся. — Съешь хотя бы один сэндвич, чтобы почувствовать себя немного лучше. — Он взял пару ломтиков хлеба и начал сооружать для нее угощение. У Федерики не осталось выбора. Она подошла к столу и села на стул, который он для нее выдвинул. — Боюсь, что я не выношу, когда женщины плачут, — сообщил он. Федерика рассмеялась, хотя слезы мешали ей видеть. В возрасте тринадцати лет без одного месяца она едва ли могла считаться женщиной, даже при очень богатой фантазии. Она опустила глаза и откусила маленький кусочек сэндвича. — Я знаю, — продолжил Сэм, — что женские слезы являются их секретным оружием. Я понимаю, что не одинок в этом. Большинство мужчин теряются при виде их или же не знают, как их остановить, и таким образом становятся беззащитными для всякого рода манипуляций. Они готовы на все, чтобы вызвать улыбку на лице леди. Что мне сделать, чтобы вернуть улыбку на твое лицо?

— Тебе ничего не надо делать. Я сейчас уже буду в порядке, — ответила она, уставившись на сэндвич, чтобы только не смотреть на него.

— Знаешь, нет ничего хуже, чем сидеть в помещении со своим плохим настроением в такой чудесный солнечный день, как сегодня. Почему бы тебе не составить мне компанию для прогулки? Я думаю, подснежники смогут немного утешить тебя, а к тому времени, когда мы вернемся, девочки наверняка уже будут дома. Что ты на это скажешь?

— У тебя, наверное, есть более важные дела, — ответила она, не желая быть навязчивой.

— Сейчас ты говоришь, как Иа-Иа. Постарайся быть похожей на Винни-Пуха или на Тигру. Хотя, — он улыбнулся, — ты больше походишь на Пятачка.

— Это что — комплимент?

— Безусловно. Пятачок — отличный парень. Так как насчет променада в соседний лесок?

Федерика редко видела Сэма. Он окончил школу и в течение года путешествовал, прежде чем поступить в Кембридж. Долгие каникулы он обычно проводил в путешествиях, а уик-энды — в Лондоне на вечеринках. Приезжая домой, он задерживался здесь не более чем на пару дней, запершись в библиотеке Нуньо или проводя время в жарких дискуссиях с отцом. В такие периоды Федерика мчалась по дороге на велосипеде с трепетом ожидания в сердце, надеясь, что его бело-зеленый автомобиль окажется припаркованным у дома, указывая, что он приехал. Когда это место пустовало, она не теряла надежды и рассчитывала, что он может появиться во время ее визита и этим приятно всех удивить. Но такое случалось крайне редко.

За предшествующие семь лет влюбленность Федерики в Сэма не исчезла и не уменьшилась. В сущности, она даже стала сильнее в связи с тем обстоятельством, что ей так редко удавалось его видеть. Она понимала, что он слишком взрослый, что он видит в ней лишь близкую подругу своей младшей сестры, но, несмотря на это, продолжала мечтать о нем. Молли и Эстер были полностью в курсе этой ситуации. Впрочем, об этом была осведомлена вся семья, и все они находили такую привязанность очаровательной, даже сам Сэм, самомнение которого вовсе не было равнодушно к румянцу, вспыхивавшему на щеках тринадцатилетней девочки. Но никто и никогда не говорил на эту тему в присутствии Федерики. Она была слишком застенчивой и беззащитной для свойственного их семье особого типа юмора.

Было тепло. Подснежники заполонили землю, как фиолетовая река, мерцающая на ветру, прорывая покрывало прошлогодних листьев и торжественно провозглашая возвращение весны. Сэм стащил с себя свитер, обвязал его вокруг пояса и остался в одной рубашке с расстегнутыми манжетами, беспечно болтавшимися на руках. С ними на прогулку увязался и Троцкий, вальяжно обнюхивавший кусты и задиравший ногу везде, где только было можно.

— Я обожаю это время года: ароматы такие насыщенные, деревья распускаются. Только взгляни на эту зелень, она ведь кажется просто нереальной, правда? — сказал он, потянув цветущую ветку дерева и вдыхая ее запах.

— Это прекрасно, — ответила она, следуя за ним по тропинке, петлявшей среди деревьев.

— Я помню, когда ты появилась у нас, — сказал он.

— Я тоже. Я тогда чуть не утонула в озере.

— Не слишком вдохновляющее начало, — усмехнулся он.

— Но потом было лучше. Все стало лучше, но сейчас все снова плохо.

— Тебе не хватает Чили? — спросил он, замедляя шаг, чтобы она могла догнать его, поскольку тропа расширилась и теперь им можно было идти рядом.

— Мне не хватает отца, — искренне ответила она, подавляя рыдания. — А Чили — это не более чем стершееся из памяти воспоминание. Но, думая о Чили, я думаю о своем отце.

Сэм сочувственно улыбнулся. Он прекрасно знал, что она никогда не говорит об отце. Нуньо считал его бессердечным, а Иниго — безответственным. Только Ингрид была на стороне Рамона и верила, что нельзя говорить о нем, основываясь только на том тривиальном факте, что он недостойный отец, предавший свою семью.